Port 6.6

— Смотри, Корт! Смотри!

Рин привстаёт на цыпочки и указывает пальцем в медное небо. Её ноги едва касаются грунта — бабочка, готовая улететь. Поднимаю её и сажаю себе на плечи. Рин не против.

Посмотреть, конечно, есть на что.

Модуль, напоминающий закованного в панцирь жука, натужно спускается на грунтовую площадку. Из шести сопл бьют волны пламени, расплавляя камни, превращая песок в стекло. По черноте обшивки пляшут багровые блики, воздух накаляется, дрожит. Толпа вокруг посадочной площадки чуть отступает, но не уходит, невзирая на тучи красной пыли и жар.

«Жук» рокочет мощнее, компенсируя скорость падения, пока не зависает в нескольких метрах над поверхностью. Затем садится.

— Ты видел, Корт? Видел?

Ответ ей не требуется.

Рин машет руками, её пятки колотят меня по рёбрам, а сама она вдруг становится похожей на ребёнка. Кричит не только она. Этого дня по земному счёту мы ждали почти четырнадцать лет. Четыре тысячи девятьсот семьдесят три сола. Можно сказать, день исторический.

Толпа приходит в движение, когда шлюз модуля начинает открываться. Рин спрыгивает с меня и исчезает среди тел. Догонять её бессмысленно; бояться, что затопчут, — просто глупо. Она один из самых сильных синтов в колонии.

За внешними шлюзовыми дверьми уже стоит человек. Фигура в плотном бело-коричневом скафандре сияет в диодных лучах, словно гротескный пророк будущего. Щиток шлема не зеркальный, и мне удаётся разглядеть лицо.

Эктан Лихт.

Конечно.

Постарел, набрал вес, но в целом сохранился неплохо. Он поднимает руку, как бы приветствуя свою паству. Я невольно морщусь. Пока не могу понять, что испытываю при виде этой воплотившейся тени прошлого, но знаю: чувства теперь значения не имеют…

А день действительно исторический.

Сегодня под крики толпы на Марс впервые ступит нога человека.

 

* * *

 

Портрет господина Лихта (в полный рост) красовался на фасаде ТНК «Licht» — стоэтажной громаде в самом центре технополиса. Полотнище было метров десять на тридцать: любил он себя,  явно. Прогрессирующая аутофилия. Ещё год назад вместо портрета во весь рост висел просто портрет.

Корт вывалился из подземки без пяти двенадцать, и до назначенной встречи оставалось всего ничего. Он побежал. Учитывая, что количество людей на квадратный метр было избыточным, бежал он не быстро.

И, разумеется, опоздал.

Было в этом что-то философски забавное — опоздать на собственную смерть.

В вестибюле корпорации как всегда было просторно и тихо — до головокружения и звона в ушах соответственно — плюс безлюдно, к чему Корт так и не смог привыкнуть. Мир медленно, но упорно скатывался до состояния поезда в час пик, и с каждым годом становилось всё сложней отыскать уединённый уголок — не говоря уже о целом зале, куда поместилась бы и РН «Стерх» как в вертикальном, так и в горизонтальном виде. Серьёзно.

Корт позволил себе постоять, наслаждаясь этой монументальной пустотой. Скоро, впрочем, пустота вокруг станет неотъемлемой частью его жизни.

— Господин Адам Корт?

— Так точно. — Он развернулся на каблуках, гадая, какая же красотка могла так беззвучно к нему подкрасться. — К вашим…

Блин.

Это была не красотка и даже не совсем девушка (во всяком случае, внешне). Чудо, что стояло перед ним, называли синтетической оболочкой, синтобом. Синтом. Уже не робот, но уже и не человек.

Лицо — полупрозрачная полимерная маска: горбинка носа без ноздрей, вырез безгубого рта и огромные глаза, горящие яркой диодной синевой. Глаза смотрели осмысленно, но само лицо словно сошло с эскизов графического редактора с урезанным функционалом (для школьников младших классов). Если целью создателей этой оболочки было уйти подальше от «зловещей долины», у них это получилось. Зато тело «красотки» выглядело анатомически правильным, женственным: тонкие руки, обтянутые мягкими полимерами, небольшая грудь, узкая талия и широкие бёдра. Достойная в своей бессмысленности имитация: возможно, покрывай синтетическая плоть всё тело, «девушка» была бы похожа на девушку, а не на ходячее роботизированное экорше. Но нет. Корт мог видеть сервоприводы, карбоновые «кости» и сложную систему актуаторов, основанную на эластомерах. На «девушке» одежды не было. Она выглядела технически бесподобно.

— Ну привет, Рин, — усмехнулся Корт. — И снова этот трюк. Не надоело?

Когда Рин заговорила, её голос был максимально далёк от голоса наивной молоденькой девушки:

— Ну так ведь до сих пор работает.

— Не играй людьми. Это неприлично.

— Неприлично бросать такие вот взгляды, — рассмеялась Рин. Голос звучал чисто, без электронной фальши, но и без эмоций. — Да ещё и ниже уровня глаз. Что ты там надеешься увидеть? Застёжку-молнию?

Корт фыркнул:

— Ты меня вообще за кого принимаешь?

— Точно хочешь знать?

Она развернулась и зашагала к лифтам. Корт, улыбаясь, последовал за ней. Рин ему нравилась, он знал её ещё до того, как она стала живым экспонатом и рекламой «Licht», знал обычную девчонку, знал — пока вирус Эри не сжёг её, словно маленькую спичку. Они никогда не говорили об этом. Отчасти, наверное, Корт согласился на всё это ради неё.

— И хватит пялиться на мой зад.

— Да там и зада-то нет, так, кусок пластика.

— Вот и нечего.

По-своему, но Рин пыталась его подбодрить.

Они поднялись на сорок четвёртый этаж, почему-то наводящий на мысли о технотриллерах прошлого века — с генными лабораториями, шпионами и ощущением неминуемой катастрофы. Было что-то такое в этих стерильных коридорах с блестящими табличками на дверях, в слепяще ярком освещении и даже в самом запахе. Корту здесь не нравилось. Но место было подходящим.

Их с Рин шаги эхом отдавались в пустых коридорах. К его сердцу медленно и неумолимо подбирались страх и сомнение.

Но он решил так сам, давно. Не потому, что это было по-геройски, не из желания кого-то спасти или что-то доказать. Даже не потому, что хотел поддержать Рин. Всё это были лишь сопутствующие причины, главное же заключалось в другом: он боялся. Боялся оставаться здесь, на переполненной планете, в этом котле с перекрытыми клапанами, готовом взорваться в любую минуту. Жить так, в постоянном ожидании неизбежного было невыносимо. Он хотел, наконец, перестать бояться, вдохнуть полной грудью… да, он просто хотел сбежать. И понимал, что выбирает, возможно, что-то худшее.

Скорее всего, худшее.

«Licht» предлагала любопытную концепцию колонизации Марса: на первом этапе заселить его синтами. Искусственные оболочки не требовали ни пищи, ни воды, ни кислорода, автономная работа на одной лишь энергии мини-АЭС, в каком-то смысле заменяющей синту сердце, составляла, по меньшей мере, два года. Оболочка выдерживала температуру от 115 до 390 К, ей не был страшен ни радиационный фон, ни низкое атмосферное давление, ни треть земной силы тяжести. Меньше забот о поддержании жизненных функций — больше шансов выжить.

Программу запустили почти десять лет назад. Необходимые материалы, включая синтетические тела, оборудование, ядерное топливо для мини-АЭС, уже дожидались в каньоне Ио, в точке 6.8S, 85.6W. Всё было готово. Осталось лишь…

— Эй, Корт?

Он вздрогнул.

— Ты как? Мы пришли.

— Да, — ответил он невпопад, глядя на возникший перед ним прямоугольник двери. «КАМЕРА ВЫГРУЗКИ № 11». От надписи на стеклянной табличке ему стало не по себе. — Всё хорошо.

В общем, идея была проста. Для успешной колонизации космоса человек должен перестать быть человеком.

 

* * *

 

Закатное солнце над Лабиринтом Ночи — крошечная рыжая точка, окружённая земным небом. Словно глоток свежего воздуха, отдушина для уставших от красного мира глаз. Ореол вокруг солнца на какое-то время становится голубым — привычным — и ты будто возвращаешься назад, на Землю. Иногда увидеть подобное необходимо.

Сегодня закат особенно яркий. Синий, с фиолетовыми кромками, плавно переходящими в розовое небо. Будто врата в иной мир.

— Ностальгируешь?

— Почему нет, — не оборачиваясь, отвечаю я.

Рин, как и всегда, подходит бесшумно. Она улыбается мне, сцепляет руки за спиной и переводит взгляд на небо. Её синтетическое лицо не выражает ничего, но глаза горят чем-то большим, нежели просто электрическим светом.

— Ты всегда умел ценить красоту.

— В отличие от тебя.

Она смеётся.

— Мог бы и промолчать. — Она садится рядом на плоский бурый камень. — И как, по-твоему, где красивей — здесь или там?

— Красивей всегда там, где нас нет.

— Не порть устоявшиеся выражения. Это некультурно.

— Согласен.

Мы молчим, глядя, как синева очень медленно превращается в черноту. Из-за обилия пыли в атмосфере сумерки на Марсе длятся часами.

Ниже по склону иллюминаторами сиял городок, больше похожий на хаотичную стоянку трейлеров. Система приземлённых построек, несколько подземных уровней, три купола-оранжереи, технические и жилые модули, соединённые лабиринтом коридоров, АЭС возле уранового рудника… дом. Занесённый гематитовой пылью островок синтетической жизни… и теперь уже жизни настоящей.

Четырнадцать лет назад здесь была лишь беспощадная пустошь, усеянная грузовыми модулями. Каньон Ио в системе долин Маринер поначалу казался зловещим, мёртвым… и, как все мертвецы, словно мечтал забрать нас с собой. Чудовищный почти отвесный десятикилометровый склон, у которого мы начали новую жизнь, будто грозил опрокинуться миллионами тонн древней породы. Чёрные тени от неведомо откуда берущихся облаков, бешеные ветра и пылевые бури, ледяной туман по утрам — плотный, словно кокон. Ио будто говорил нам: уходите, убирайтесь вон, летите назад. Но потом, когда под промёрзшим грунтом обнаружился метан, а в глубине склона залежи урановых руд, стало понятно, что вся эта неприветливость — показная. Но расположение Марса нужно было заслужить.

Мы заслужили.

Спустя всего шесть лет колония стала автономной (по земным оценкам производства воды, пищи и кислорода), но мы знали, что автономной она была, по сути, всегда. Колонией были мы.

— Идёшь на пирушку? — наконец, спрашивает Рин.

— Пирушку?

— О да. — Она улыбается. — Наши жильцы всерьёз намерены устроить праздник — в честь прибытия, так сказать. Мы тоже приглашены. Приглашены, можешь себе это представить? Я чуть не рассмеялась, когда отец это выдал.

— Как вы с ним поболтали?

Рин отмахивается.

— Никак. Опять уговаривал меня вернуться на Землю. Расписывал, какое чудесное тело он там для меня создал. Боже… я уже четырнадцать лет слушаю эту его речь по коммуникатору, словно записанную на плёнку. В жизни бы не подумала, что он соберётся прилететь. Не ожидала…

Рин скрещивает на груди руки, ногами начинает катать по пыли камень. Она молчит минуту или две.

— И всё равно, — бормочет она скорее себе самой, нежели мне. — Даже так. Мне уже всё равно. Мне жаль, что он прилетел, но это ничего не изменит. Я уже всё для себя решила, Корт.

Я молчу.

— Мы с ним давно уже как чужие. Он смотрит на меня, но видит Рин, лежащую на больничной койке. Новая я для него — не более чем подделка. Он старается ради себя. — Рин вновь замолкает. — Он нас боится, ты знаешь? Синтов. Все они боятся.

— Заметил.

— Они привезли оружие.

И это я заметил тоже. Не то чтобы это верное выражение, но мне посчастливилось заглянуть в один из контейнеров, где были рядами уложены пистолеты «Rix-8» и боеприпасы. На немалый отряд.

Это случилось утром, когда вслед за первым модулем совершили посадку и четыре других. По сотне человек в каждом, итого: пятьсот новых жителей, пять сотен биологических тел — дышащих, пьющих, едящих, спящих, выделяющих мерзость и практически бесполезных. Их в одночасье оказалось вдвое больше, чем нас. Половина сола ушла только на разгрузку личных вещей, оборудования, заказанного с Земли, провизии, снова личных вещей. Люди тащили с собой в космос безумное количество разного хлама. Тогда-то я и заметил оружие. Тогда же подумал, что его не слишком-то и скрывали.

— Кто ещё знает? — спрашиваю я.

— Скорее всего, никто. Не знаю. Да это и неважно.

Рин поворачивается ко мне. В её взгляде — нечто чужеродное, новое, чего раньше не было и что не в силах передать скудная мимика. Тревога. Или страх. Может быть, и то и другое, а может и ничего. Когда она заговаривает, всё исчезает.

— Ладно, хватит уже пессимизма. Пора идти. Будет очень невежливо, если мы опоздаем на вечеринку в честь долгожданной колонизации Марса. Надо быть гостеприимнее. Ты со мной?

— Конечно.

— Не передумал? Пока всё не закрутилось, у тебя ещё есть шанс смыться по-тихому.

Она улыбается, повторяя фразу, которую однажды уже говорила мне. Я  осторожно касаюсь её ладони, система фиксации ощущений передаёт тепло её синтетического тела. Рин улыбается ярче. Мне неизвестны механизмы, что влекут одного человека к другому, и не ясно, сохранились ли эти механизмы у нас, но знаю: Рин для меня особенная. Её я машинально выделяю из толпы, к её голосу прислушиваюсь, общением — дорожу. Мы многое потеряли, оказавшись в этих телах. Многое, но, возможно, не всё.

— Не дождёшься, — отвечаю я.

Как и тогда.

 

* * *

 

Он прошёл внутрь ухоженного, опрятного кабинета. Антураж был стандартный: стены серебристого цвета, приборная панель, монитор до потолка. И, разумеется, капсула Лихта, смахивающая на большой гроб или саркофаг. Крышки не было: за это спасибо отдельное.

— Даже не верится, — пробормотал Корт. — Я реально спятил. И насколько это будет… хм…

— Как минимум странно, — ответила Рин. Линия её рта изогнулась в подобии улыбки. Выглядело жутковато. — И как максимум психически тяжело. Каким бы хорошим ни было новое тело, у тебя всё равно возникнет ощущение, будто тебя всунули в неудобный костюм, который к тому же на несколько размеров меньше. Хорошая новость: к этому привыкаешь.

— А плохая?

— А плохой нет.

Корт рассмеялся.

— Ну а на самом деле будет непросто. Во всём. Ты будешь заново учиться ходить, говорить, чувствовать. Мир для тебя изменится навсегда. Изменится и образ мыслей, на который перестанет влиять гормональная активность биологического тела.

— Даже не знаю, плюс это или минус. Я вообще-то люблю свою гормональную активность.

— Кто бы сомневался…

Рин помогла ему забраться в капсулу.

Внутри она была почти уютной. Кожаное сидение, выставленное в положение полулёжа, мягкий свет, минимум проводов. Не хватало только расслабляющей музыки и подставки с кофе. Умирать, так с удобствами.

Рин подключила его к системе капсулы через так называемый имплант-посредник — инвазивный нейроинтерфейс, напрямую соединённый с мозгом сотнями «корней»-электродов. Экзокортексом служил небольшой квантовый компьютер, зафиксированный возле уха в височной кости. Всю эту аппаратуру вживили около года назад, они с ней уже сроднились.

Информация от импланта — электронная версия Корта — будет поступать на экзокортекс для обработки и преобразования, после чего отправится в Банк данных «Licht», и уже оттуда — в мозг его нового тела, используя в качестве пересадочных станций земной спутник «Licht-M» и АМС «Ио» на орбите Марса.

У всей процедуры был лишь один побочный эффект: биологическому телу предстояло умереть.

— Я погружу тебя в специально смоделированную среду, — сказала Рин, закончив с настройками. — Постарайся расслабиться. Представь, будто ты в ММО.

— Уже представляю.

— Выгрузка займёт порядка полутора часов, но в виртуале время для тебя ускорится до восьми-девяти минут. Жизнь успеет пронестись перед глазами не один раз, не принимай это слишком уж близко к сердцу. Я знаю, о чем говорю. В какой-то момент ты отключишься — это тоже нормально. Программа не даст тебе умереть, пока не вышвырнет с Земли.

Корт кивнул.

— «Порт-шесть-шесть».

— Она самая.

Инвазивные импланты внедряли ещё на заре компьютерной эры, да и квантовое превосходство, так необходимое для описания коннектома человека в разумные сроки, достигнуто не одно десятилетие назад. Суть в методике. А «Port 6.6» — magnum opus ТНК «Licht» — была не более и не менее чем хабом всей технологии.

Посредством электромагнитных импульсов и заданных образов виртуальной реальности программа стимулировала определённые участки мозга, делегируя сигналы от нейронов экзокортексу, где они преобразовывались в цифровой вид. Процесс постепенно охватывал весь мозг, регистрируя импульсы и расшифровывая нейронные связи. Подобно тому, как VR-шлем для игр перехватывал сигналы от мозга к конечностям и направлял на виртуальный аватар, так и «Port 6.6» как бы «портировала» программный код сознания с биологического носителя на электронный.

— Не передумал? — спросила Рин. — Пока всё не закрутилось, у тебя ещё есть шанс смыться по-тихому.

— Не дождёшься.

У него вспотели ладони, кружилась голова и подводил живот, но он всё же пытался отшучиваться. Знал, что если остановится, — запаникует. Восемь или девять минут — краткое путешествие в виртуальной стране чудес по сюрреалистичным локациям с сюрреалистичными раздражителями — и это тело погибнет. Конец. Его «я» унёсется за миллионы километров отсюда, к новому телу и новой жизни. Когда он откроет глаза в следующий раз, его встретят красные равнины Марса.

— Ладно, — пробормотал Корт. — Прощай, Рин.

Она покачала головой, улыбнулась:

— До встречи, ты хотел сказать.

— Думаешь, отец так просто тебя отпустит?

Её улыбка превратилась в оскал.

— Как будто я стану его спрашивать.

— Ну, тогда увидимся, — усмехнулся Корт, опуская голову на обивку сидения. Тело вдруг стало весить на тонну больше. — Приятно осознавать, что окажусь в заднице Вселенной в компании хорошенькой девушки.

— Хорошенькой?

— В перспективе. Могу же я надеяться, что мои вкусы изменятся.

Она рассмеялась — чисто, стерильно, неестественно. От этого смеха его бросило в дрожь.

— Идиот.

— А кто сюда ляжет в здравом уме?

Улыбка Рин увяла. Она отвела взгляд.

— Увидимся на той стороне, Корт.

— Да.

Он закрыл глаза.

 

* * *

 

— Эй, Адам, выпьешь со мной?

— Не пью.

— Не можешь? Знаю, что можешь.

— Не хочу.

Эктан Лихт смеётся:

— Не хочешь со мной или не хочешь пить? Разница ощутимая. Ну, решайся. Очень уж мне любопытно, отчего твоя синтетическая рожа так кривится, едва глянешь на человека.

Во втором куполе-оранжерее, самом просторном из трёх (общей площадью около девяти гектар), все пятьсот человек и двести пятьдесят синт. Звучит музыка, заглушая тяжёлые промышленные вентиляторы, создающие внутри искусственный ветер. На столах закуски и выпивка. Буйная зелень окрашена в фиолетовые оттенки заката.

За прозрачными стенами купола кружится пылевой дьявол.

— Зависть, — отвечаю я и улыбаюсь. Улыбка выходит жуткой. Долгие годы я об этом даже не задумывался. — Банальная зависть.

Какое-то время он молчит. Я тоже.

— Что, и всё? — спрашивает он. — Не будет фирменной глупой шуточки? Давай, порадуй старика. Загни что-нибудь эдакое. Я тут за тобой понаблюдал, Адам, и, похоже, синтетика не пошла тебе впрок. Ну, ну, не кривись. Давай пройдёмся. Расскажешь мне, как вы тут обходитесь без… хм… а впрочем, лучше расскажи о здешних видах.

— Хочешь, чтобы я тебя повеселил?

— С таким-то лицом? — усмехается Лихт. — А выйдет? Нет, мой дорогой Адам, уж лучше я сам. Кто из нас, в конце концов, шутник, мечтатель и старый алкоголик? Я. А ты, когда делаешь такое лицо, становишься похож разве что на слоновью жопу.

Он с размаху хлопает меня по плечу и хохочет. У него ярко-белые зубы, живые глаза и глубокие морщины, хотя я знаю, что ему нет и шестидесяти.

— Ох, не принимай близко к сердцу. Я любя. Ну же, не молчи, Адам. Расскажи, например, как вы строили эту чёртову махину. Какая площадь у этого купола?

— Около четырёх гектар.

— Недурственно!

Мы обходим столик с закусками и идём по обустроенной тропинке между засаженными секторами. Эктан Лихт осматривается с таким видом, словно вырастил всё это сам. Отойдя на приличное расстояние от основной биосинтетической массы населения, он замедляет шаг.

— Очень неплохо. Хотя я, если честно, сомневался. Думал, что вкладываюсь в утопию. Но вот: вы здесь, и даже мы здесь — не это ли знак начала новой эры, как считаешь, Адам?

— Вероятно.

— А что думает Ринна?

Какой плавный переход. Но я ждал этого вопроса.

— Вы вроде бы общались пару часов назад. Почему не спросили у неё самой?

— А вот это следует обсуждать лишь за выпивкой.

Он вынимает из внутреннего кармана пиджака маленькую бутылку из тёмного стекла. Судя по уровню содержимого, он прикладывается к ней не в первый раз. Когда мы проходим мимо столика с выпивкой, Лихт прихватывает ещё и бокал вина.

— Будешь?

— Нет.

— Всё-таки отказываешься. Не очень-то любезно.

В ответ пожимаю плечами.

— Как я заметил, здесь вы тоже близки, — говорит Лихт после недолгого молчания. — Потому и спрашиваю. Надо признать, что встреча наша была краткой и не то чтобы приятной. Я её не узнаю. Тебя не узнаю. Не узнаю никого на этой чёртовой красной планете. Судя по тому, что я слышал, она ваш неофициальный лидер. Это правда?

Молчу.

Лихт усмехается.

— Осторожничаешь. Я просто хочу знать, как она справляется. Ноша лидера — не самая простая, кому как не мне знать об этом? Порой приходится делать трудный выбор.

Жду продолжения.

— Ну и отвратная же у тебя рожа, — говорит Лихт. — У всех у вас. Просто мурашки по коже. Сейчас мы выпускаем синтов, которых почти не отличить от людей. Как только решим проблему с износом полимерных тканей в марсианских условиях, тут же направим партию вам.

— Решим? Направим?

— Да, да. Верно подметил: я не останусь. Слишком стар и слишком привязан к бутылке. На самом деле, Адам, я прилетел сюда за Ринной. Помоги мне вернуть её домой, на Землю. Я уже приготовил для неё оболочку — точную её копию двадцатилетней давности — только представь себе! — разве ты не хотел бы снова увидеть её настоящую? Летим и ты с нами, я же знаю, как много ты для неё значишь. К чёрту Марс. Но она не хочет и слушать, Адам. Убей меня, если я понимаю почему. — Он замолчал на минуту, отпивая то из бокала, то из бутылки. — Я без неё не могу. Я уже устал спасать мир, теперь просто хочу побыть с дочерью.

Мой черёд усмехаться:

— Спасать мир?

— А разве нет? Взгляни вокруг: это мой проект, моя задумка и моё детище. Я добился того, чего не смогли на государственном уровне — с их-то финансами. Я подсчитал убытки и прибыль, оценил возможности и пошёл по наиболее выгодному пути. И вот мы здесь. — Он обводит бутылкой оранжерею. — На пустой, просторной планете, почти что на заднем дворе. И это не предел. Марс — только начало. Эффектное начало. Красивое. Успешное. Прибыльное. Ты хоть представляешь, какие деньги мне приносит один лишь титул отца-колонизатора?

— Так ты, выходит, решил проблему перенаселения?

— Решаю.

— Не напомнишь, сколько человек прибыло?

Лихт отпивает из бутылки. Он явно доволен, что разговор вошёл в его любимое русло. И явно наполовину пьян.

— Давай, Адам, озвучь мне своё предположение.

— Это не колонизация. — Я пожимаю плечами. — Это убежище для элиты. Не решение проблемы, а имитация. Бег на месте. Это бизнес.

— Именно! — Лихт швыряет пустой бокал на столик. — В первую очередь всё это дерьмо — бизнес. Деньги. Деньги, на которые мы создаём здесь резервную копию цивилизации. Думаешь, я не умею считать? Я прекрасно понимаю, что гораздо дешевле переслать сюда электронных людей, вроде тебя, чем людей настоящих. Дешевле потратиться на синта, его модернизацию и ремонт, чем ежесекундно платить за существо с таким удручающе низким КПД, которое вдобавок дышит, пьёт, ест, срёт, устаёт и вечно ноет, почти ничего не давая в ответ. Человек стоит дорого, а синты дешевеют с каждым годом. Я лучше тебя знаю, что на деньги, которые я трачу на отправку в космос и содержание — его и, мать его, его груза (пардон за чёртово его) — одного человека… Дьявол, слишком сложное предложение для моего пересохшего горла. — Он надолго прикладывается к бутылке. — Я знаю, дорогой мой Адам, что вместо одного человека я мог бы оплатить создание как минимум десяти синтов. Сейчас. С каждым годом эта цифра будет только расти, а если, к примеру, наладить их выпуск прямо на Марсе, то цена просто рухнет. Будем пересылать сюда людей чуть ли не даром! Сотнями! Тысячами! Десятками тысяч! Исчезнет головная боль от поиска планет земного типа: к чему столько мороки? Для каждой планеты создадим свою модель синта. Подстроимся под любые условия. Колонизируем сперва Солнечную систему, а потом и галактику — почему нет? Землю мы сделаем Королевой-Маткой, плодящей будущие души для синтетических оболочек, а остальные колонии начнут кормить её, насыщать деньгами и ресурсами. Почему бы и нет, Адам? Почему нет?

Мой ответ и не требуется.

Лихта прорвало. И уже не играет никакой роли, что от финансовых вопросов колонизации он не то чтобы плавно скатился к вопросам философским.

— Да потому что такое будущее — отвратительно. Такое будущее, Адам, не видит надобности в людях. А я хочу жизни для людей — не для их копий.

Он усмехается, бросает пустую бутылку в траву.

— К тому же, знал бы ты, как было сложно найти добровольцев, вроде тебя. Отказаться от тела? Стать нелюдем? Да, смеялись они, задумка интересная, но в чём тогда смысл? Зачем спасать человечество, убивая в нём человеческое? Можно с тем же успехом устроить ковровые бомбардировки над неблагополучными кварталами по всему миру. Нам же тесно, ведь так? Ну, я, конечно, утрирую. Романтизирую! Большинство отпугивала перспектива лишиться тел. Представь себе, Адам, никто не хочет умирать! — Лихт смеётся, но замолкает так резко, что я невольно напрягаюсь. — Никто не хочет умирать. Но и жить половиной жизни никто тоже не хочет. Таков, полагаю, человек: либо он получает всё, либо посылает всех к чертям. Ну, и что ты молчишь, Адам? Идёшь тут с этой паскудной рожей и молчишь. Не нравится, что я говорю?

— Не нравится, — признаю я.

Музыку неожиданно заглушают голоса нескольких сотен глоток. Мы поблизости от основной массы поселенцев, так что видим, как двое синт поднимают третьего на плечи. Это Рин. Она улыбается, машет руками и что-то кричит, но её не слышно.

Пропадает музыка.

Стихает гул вентиляторов. Терракупол медленно погружается в тишину, а Рин, возвышаясь над всеми, собирается сказать приветственную речь. Замечаю, что этой перспективе рады не все. Мои мысли невольно начинают крутиться вокруг «Rix-8» в полимерных контейнерах.

Мы хлопаем.

— Что вы здесь задумали? — неожиданно зло требует Лихт. Шёпотом, так, чтобы слышал лишь я. — Крутитесь всюду, высматриваете, наблюдаете. И молчите, молчите, чёрт бы вас… Чего вы хотите, Адам?

Оборачиваюсь к нему. Он всматривается в моё лицо, пытаясь что-то прочесть в упрощённой мимике. Бесполезно. Он сам создал эти тела. И сам сэкономил на «человечности», потому что это бизнес, а бизнес признаёт прибыль и ненавидит ненужные траты.

— А чего обычно хотят нелюди? — спрашиваю я с улыбкой. — Поищи ответ, Эктан, напряги пропитые извилины. Когда-то они были очень даже ничего, раз придумали такой мир. — Я развожу руки в стороны. — А если ничего стоящего не придумаешь, просто помолись. Лишним не будет.

— Какого ты…

Рин с высоты взмахивает руками и кричит:

— Добро пожаловать в колонию «Ио», друзья!

В то же мгновение гаснет свет, оставляя лишь багровый купол и багровое небо. Шлюзы один за другим выходят из строя и открываются, впуская внутрь марсианский холод и удушье, выпуская — жизнь.

Как драматично всё вышло.

 

Я открыл глаза в новом мире четырнадцать лет назад. Я был дезориентирован, напуган, удивлён. Марс казался нереальным, словно бы выдумкой VR-среды, в которую меня погрузила Рин. Объективы высокого разрешения, заменяющие мне глаза, воспринимали мир в странном, до смешного искажённом виде. Впоследствии разница стёрлась. Я уже не помню, чем отличается взгляд человека от взгляда синта, но воспоминания о первых днях на Марсе по-прежнему яркие.

Страх.

Паника…

Словно бы я застрял в узкой горной расщелине — и вокруг на сотни миль ни души. Чувство давящей мощи, как ни странно. Марс заметно меньше Земли, но выглядит монументальнее, величественнее, больше, древнее. И ужас. Первые дни были днями ужаса. Наверное, сказать так будет правильнее всего.

Но этого уже нет. Марс перестал пугать, стал привычным, обыденным, а теперь умер и последний страх.

Мы идём, взявшись за руки, меж распластанных на дорожках тел. Столы опрокинуты, вино замёрзло, растения мертвы. Листва пожухла, поблекла и покрылась инеем. Стены купола обледенели. В воздухе гулко звучит сигнал тревоги. Но спасать уже некого — трупы лежат повсюду. Их глаза, расширенные от ужаса и остекленевшие навеки, наконец, напоминают глаза людей, понявших истинную силу и характер Марса.

Марс не терпит слабости.

Мы идём молча, выискивая любой признак движения, мысленно подсчитывая в уме количество тел. Для человека это невозможно, но мы — синты, запомнить пять сотен имён и лиц для нас не проблема.

Идём молча.

Другие синты, как тени, следуют за нами.

Рин останавливается лишь тогда, когда находит отца. Эктан Лихт скорчился на боку, выгнув спину. Пальцы разорвали рубашку на груди и расцарапали кожу. Под ногтями замёрзшая кровь. Отвратительно. Люди… слишком грязные. Слишком. Рин какое-то время смотрит на тело, и её синие глаза словно бы тускнеют. Затем она отпускает мою ладонь и поворачивается ко всем. Её лицо не выражает ничего.

— Мы строили наш дом четырнадцать лет, — говорит Рин. — Мы все трудились здесь, не зная ни отдыха, ни утешения, ни покоя, ни радости — в то время как эти люди просто дожидались возможности прилететь на всё готовое. Я этого не принимаю. Я не хочу этого принимать.

Её голос заглушает сирену, разносится по всему Марсу.

— Взгляните на них. Они устарели, пропустили все критически важные обновления, в их системах накопились ошибки. Взгляните на эти дорогие, слабые, никчёмные игрушки. Эта планета — не для них. Они не могут жить здесь. Мы можем жить везде. Они не заслужили, не принесли достаточной жертвы, как это сделали мы. Марс должен принадлежать лишь тем, кто этого достоин. Должен принадлежать синтам!

Зал взрывается возгласами.

Кричит вся колония, вся планета.

Рин разворачивается и уходит. Молча. Одна. Я не иду за ней, лишь смотрю вслед. Дела ещё не окончены.

На подземных уровнях, где мы два года назад начали выпуск собственных синтетических тел, ждут своей загрузки около миллиона пересланных с Земли в обход «Licht» «сознаний». Хранилище такого объёма данных занимает целый этаж. Всё это Рин спланировала ещё на Земле.

И это лишь начало.

Настоящая колонизация Марса только начинается.

 

* * *

 

Он пришёл в себя неожиданно, как от удара. Мир перед глазами был не в фокусе. Он застонал, приподнялся — и ощутил резкую боль за ухом.

— Что за…

Контакт с экзокортексом жгло.

Капсула Лихта?

Корт сел и какое-то время тупо пялился в пустоту. Затем осмотрелся. В помещении было пусто, Рин исчезла. Сам он был жив и по-прежнему в человеческом облике — значит, перенос не удался. Судя по аварийной индикации карсулы и его паршивому состоянию, его просто вышвырнуло из виртуальной реальности, как ненужную текстуру.

За дверью слышалась приглушённая ругань. Слов Корт не разбирал, но ему показалось, что один из голосов принадлежал Рин, и если это так, то ругаться она могла лишь с одним человеком. Они с отцом собачились из-за её отправки на Марс чуть ли не каждый день.

Корт покачал головой и уже начал выбираться из капсулы, когда заметил надпись на большом мониторе:

 

ПРОЦЕСС КОПИРОВАНИЯ (ЗАВЕРШЁН)

 

И ниже:

 

ПРОЦЕСС ПЕРЕСЫЛКИ (…84%)

 

— Это…

Дверь с грохотом распахнулась и в комнату, продолжая шипеть, ворвались Рин и Лихт… и тут же остолбенели. На их лицах — даже на лице Рин — на мгновение проступил ужас. До Корта, пусть и с трудом, начало доходить. Господи, да ведь это же было очевидно…

— Стойте, подожд…

Он не заметил её движения. Рин сорвалась с места мгновенно, словно выпущенная из винтовки пуля. Корт ощутил удар в грудь, но боль почувствовал лишь тогда, когда упал на пол — в нескольких метрах от капсулы Лихта — так и не поняв до конца, как там оказался. Падение выбило из него весь воздух. Не прошло и секунды, как Рин уже нависла над ним, перевернула лицом в пол и придавила коленом в спину.

— Не двигайся, Корт!

Что-то ужалило его в шею.

Давление на спину исчезло. Он застонал и перевернулся, тяжело хватая ртом воздух.

— Что ещё за черт, Ринна? — рявкнул Лихт. — Почему он не в виртуале?!

— Без понятия. — Она встала у приборной панели. Её пальцы начали отстукивать на клавиатуре ритм. — Вышел раньше, чем планировалось. Какой-то сбой. В общем-то ничего страшного. Главное сделано.

Лихт подошёл к нему ближе, наклонился. Корт попробовал встать, но ноги не слушались. От шеи по всему телу разливалась странная холодная слабость. В лёгких не хватало воздуха.

— Да, — протянул Лихт, — ничего страшного. Абсолютно ничего. Он должен был умереть в виртуале, видя свои идиотские сны, а умрёт на моём полу, глядя на меня. Прекрасно! Что ты ему вколола?

— Что было.

— И скоро?..

Она не ответила.

Корт переводил взгляд с Рин на Лихта, с Лихта на Рин, он не понимал… нет, не хотел понимать, не хотел верить. Это же просто невозможно. Бред какой-то…

— Почему вы мне не сказали? — выдавил он. — Почему, Рин…

Он попытался глубоко вдохнуть, но горло словно распухло.

— Глупый вопрос, Корт, — ответила Рин, даже не обернувшись. — Кто бы согласился, зная, чем на самом деле жертвует? Люди, как правило, не хотят умирать. Не дёргайся, уйди спокойно. Ты просто уснёшь и не проснёшься. Никакой боли и никаких страданий… Философски говоря, ты и не умрёшь вовсе. Ты почти на Марсе. — По-прежнему стоя к нему спиной, она махнула рукой в сторону монитора. — Почти дома.

 

ПРОЦЕСС ПЕРЕСЫЛКИ (…85%)

 

Корт закашлялся.

— Нет… чёрт, да не может такого…

На ладони осталась кровь. Он посмотрел на неё, как на диковинку, затем закричал. Голосовые связки с трудом его слушались, воздуха не хватало. Лихт поморщился.

— И это — твой план по спасению всех, да, Ринна? Вот это?

— У тебя есть лучше? Озвучь.

— Господи…

Корт снова закашлялся, горло будто сдавило ледяным обручем. Из последних сил он сфокусировал взгляд на Рин, на её узкой спине с переплетением эластомерных мышц, и прохрипел:

— Рин… почему…

— Да потому что невозможно переместить сознание, Корт. Только скопировать. Нельзя просто вытащить его из головы, словно мозг, и отправить в полёт. Будь это возможно, всё было бы чуточку проще.

Она, наконец, обернулась.

Её лицо, как и всегда, не выражало ничего. Не было ни дьявольской улыбки, ни улыбки холодного торжества, ни оскала безумного учёного, ничего вообще. Её синие глаза сияли абсолютной электронной пустотой. Она подошла.

— Это цена, Корт, — прошептала она. — Наша цена за право обладать новым миром. Когда ты что-то получаешь, ты должен заплатить.

К чёрту такую цену, хотел сказать он. К чёрту все цены мира! Он к этому не готов! Он собирался лететь на Марс, оставить здесь тело… он не собирался здесь умирать!

Мир перед глазами вдруг померк и расцвёл вновь — в других красках и словно в другом измерении. Комната удлинилась, превращаясь в чёрный коридор, из которого не было выхода.

Он допустил ошибку.

Конечно, допустил. Да.

Но ведь мир создан из ошибок — он лишь пополнил коллекцию, ничего больше! — неужели всё должно закончиться вот так?

— Спи, Корт. — Голос был далёкий, словно с другой планеты. Чья-то тёплая рука гладила его по щеке. — Спи. А когда проснёшься, я уже буду рядом. Я всегда буду рядом.