Забвение

 

Горло жгло, словно кислотой. По спине градом катился пот, губы казались покрытыми мелкой сухой пылью, а в голове осталась лишь одна мысль: «Воды...».

Колодец появился среди залитого солнцем леса неожиданно. Полукруглый каменный бок, оплетенный плющом. Нужно было заставить онемевшее тело сделать еще несколько шагов. Потому что там, глубоко внизу, спрятана вожделенная прохлада, в которой отражаются звезды.

Рудольф глянул на стакан воды, стоявший на краю стола, облизнул губы и заставил себя вновь сосредоточиться на экране. Дурацкий сон выбил из равновесия, испортил все рабочее утро. Ряды цифр и графиков отказывались складываться в стройную картину. Он изменил параметры, запустил перерасчет и с досадой хлопнул ладонью по колену, откинувшись в кресле, когда линии диаграммы в очередной раз пересекли красную границу. Рука сама потянулась за стаканом. Услужливый бот заметил опустевшую посуду, подхватил и унес, чтобы вернуть на место вымытой и вновь полной.

Станция «Эл-Ай» располагалась вблизи скопления астероидов, на которых шла добыча тахиума. Оранжевый свет AX Микроскопа падал на медленно вращающийся тор, с наружных камер станция казалась потерянным золотым кольцом космического титана.

— Я отправил данные о пробах из новой штольни наверх, Рудольф Матвеевич.

Рядом появился начальник станции, Джейкоб Кристенсен.

— Штольни еще нет, только план, — отозвался Рудольф. — Я работаю.

— Вижу, — доброжелательно кивнул Кристенсен. — Я лишь хотел сказать, что начальство нами весьма довольно. И это, в первую очередь, ваша заслуга.

Белоснежная улыбка начальника станции вынуждала ответить на нее своей — вероятно, кривоватой. Но Кристенсен ничем не показал, что это заметил, а на душе немного полегчало: как известно, между выражением лица и настроением существует положительная обратная связь.

Что, в самом-то деле, на него такое нашло? Станции «Эл-Ай» славятся по всему космосу своими роскошными условиями, ведущий горный технолог, непогрешимый Рудольф Маковски, окружен любовью коллег, профиль специалиста по рудникам на астероидах позволяет получать отличные деньги, и работа у него интересная... Рудольф глубоко вздохнул, еще раз примерил улыбку и вернулся к чертежам и расчетам.

Неделю назад ему сообщили о том, что в плановом заборе проб один из образцов показал необычно высокое содержание чистого тахиума. На место была направлена техника, там могло скрываться чрезвычайно богатое ответвление жилы. Но изначально утвержденный план выработки не предусматривал дополнительной штольни. Каждая из неровных глыб требовала индивидуального подхода с учетом хрупкости тахиосодержащей руды и посторонних вкраплений вроде метеоритного железа или газовых карманов. Но эти помехи хотя бы обнаруживались сканированием, тогда как прочность камня не являлась однозначной величиной. Астероид и так пронизывали тоннели, через пару лет он должен был иссякнуть, оставшись висеть в пространстве очередным изъеденным куском пустой породы.

Потому ведущий технолог уже несколько дней сидел над данными, полученными от людей и роботов, над расчетами и планировками, стараясь создать план бурения, а также расположений внешних и внутренних крепежей планетки так, чтобы свести к минимуму риск разлома. Обычно планы составлялись у него в голове быстро, а дерзкие решения вызывали у коллег восхищение. Однако в этот раз Рудольф сидел над чертежами непривычно долго, проверяя расчеты снова и снова. Мягкое, но неусыпное внимание Кристенсена и начальника участка — Игниса — поддерживали Рудольфа в бодром настроении.

Рудольф заметил, что начальник участка вошел в зал, и приветливо кивнул. Евгений Игнатьевич, или Игнис, по обыкновению, был в рабочих сапогах и спущенном на пояс комбинезоне с вытертыми полосами от скафандра. Словно подчеркивал, что лишь на секундочку заглянул в залитый белым светом офисный рай и спешит вернуться к себе, в вечную ночь, где мигают диодами бурильные установки и обмениваются короткими репликами рабочие-координаторы.

— Будь здоров, Рудик, — весело хлопнул его по плечу Игнис. — Засиделся тут со своими графиками? А ну, пошли, я тебе кое-что покажу. Пошли-пошли, — игнорируя неуверенное сопротивление, тащил за собой начальник участка, — разомнешься хоть, умник ты наш.

Пройдя по сияющим чистотой коридорам и спустившись на уровень ниже, они попали в лабораторию. За упругой пленкой силового поля из ящика как раз вынимали колбу с голубовато-серым порошком. Лаборант в костюме радиозащиты осторожно взял несколько крупиц и положил на выехавший язычок спектрометра.

— Ты пойми, Рудик, то, что мы делаем — чудо! Настоящее чудо, — негромко говорил Игнис ему в ухо. — Потеть в скафандре сутками, масло машинное на руках — это ведь все зачем? Мы готовим прорыв, человечество сможет улететь... Да к херам оно может улететь с тем количеством тахиума, которое мы выдаем! К черту, за пределы коротационного кольца! А там...

Рудольф, в жизни не прикасавшийся к машинному маслу и выходивший в открытый космос лишь в качестве аватара для робота-исследователя, покосился на начальника с веселым ужасом. Впрочем, такая фанатичная преданность своему делу наблюдалась здесь у каждого. «Эл-Ай» — топливный гигант — могла позволить себе иметь собственные клиники и даже целые исследовательские центры, посвященные повышению эффективности труда на дальних рубежах космоса. Ленивых или рассеянных на такую работу не брали. Поэтому ради того, чтобы попасть на денежное место, некоторые шли на небольшие личностные модификации. Усложнение связей между нейронами для лучшего сосредоточения, мягкая отладка гормонального фона и минимальное вмешательство в нервную систему, чтобы превратить человека из нытика в оптимиста. Крошечное воздействие на точки мозга в паре с продвинутым внушением, чтобы обрести уверенность в себе. Удобно, безопасно, действенно. Но Рудольф никогда не мог понять этого желания изменить свою личность, даже ради хорошей работы. Ведь это уже будешь не ты.

Ярко загорелись золотистые огоньки спектрометра, лаборант взглянул на планшет и вывел показатели на большой экран на стене. Цветные волны графиков сплелись и также окрасились в золото.

— Это новый образец? — спросил Рудольф.

— Да. Ты смотри, а? — кивнув на показатели, цокнул языком Игнис. — Вот он, философский камень, вот он, сволочь, где - за четыре парсека от Земли.

— Тахиум гораздо дороже золота, — усмехнулся Рудольф.

— Именно, именно, дружище! — возбужденно закивал Игнис, — потому-то нам позарез нужна твоя ясная голова. Перевыполним план — всем будет ох как хорошо!

Тахиум открыли сто двадцать лет назад, почти случайно. Древние люксоновые корабли с трудом дотаскивали свои хрупкие тушки до границ Солнечной Системы, и лишь немногим удачливым командам исследователей удавалось совершить невозможное и выйти за ее пределы. Один из переживших путешествие смельчаков и привез на Землю пробы, взятые с потухшей кометы, в которых оказался элемент, названный тахиумом и впоследствии положивший начало эре освоения глубокого космоса. Новый тип топлива, созданный с его применением, позволил кораблям оставить далеко позади световую скорость.

— Спасибо на добром слове, Евгений Игнатьевич, — улыбнулся Рудольф. — Пойду, пожалуй, работать. Чем скорее закончу, тем скорее сможем начать бурить.

— Ты только отдыхать не забывай, — крикнул вслед Игнис.

Отдыхать Рудольф предпочитал редко, но обстоятельно. Раз в месяц засесть с Игнисом и парой химиков и геологов в станционном баре на всю ночь. Раз в год, но махнуть всей семьей на спа-курорт на орбите Сатурна. Три недели чистого удовольствия и никаких цифр в поле зрения, кроме номеров этажей многоярусной станции, похожей на распускающийся цветок. Лили в детстве обожала бегать босиком по куполам натуральных газонов, плавать в гигантском водяном пузыре посреди детского отсека с режимом невесомости. Слабое силовое поле не позволяло великанской капле рассыпаться полностью, дочка любила отрывать от водяного шара — маленькие.

Еще три месяца — и он вернется в родную систему, к семье. Эта мысль грела душу, как ничто другое. Сообщения доходили с большим опозданием, он уже полгода не получал новых съемок от Лили и Айнуры, только текстовые письма. Но и они были для Рудольфа радостью, и он часто перечитывал их перед тем, как лечь спать.

Стоило закрыть глаза, и он вновь провалился в тот сон. Только колодец теперь был близко, в темной воде плыли отражения звезд. Рудольф отшатнулся, чтобы его не затянуло в этот черный тоннель... и проснулся. Мягкая подсветка вдоль стен вопросительно колыхнулась и разгорелась ярче, реагируя на пробуждение хозяина каюты. Зверски хотелось пить. Выхлебав стакан до дна, он откинулся на влажную подушку.

Вспомнился последний прилет домой, голос Айнуры и пушистые волосы шестнадцатилетней Лили, которые она смущенно убирала за ухо, глядя на отца. Она стала такой взрослой... Их маленькая Лили.

Отчего-то эта миллион раз просмотренная картинка вызывала смутное беспокойство. Рудольф закрыл глаза и прокрутил ее в голове еще и еще раз. Каштановые непослушные кудряшки дочери, ухо с розоватой мочкой... На ее шее не было шрама.

Рудольф раскрыл глаза и уставился в потолок.

Шрам на шее, совсем небольшой, но очень запоминающийся. Результат неудачного падения с гравискутера в детстве. Когда они успели его свести? А он не заметил и не спросил?

Еще один рабочий день прошел в упорных попытках учесть все нюансы. Крепежей не хватало, Рудольф подал запрос на дополнительные, однако ждать их прибытия было слишком долго. Он отвечал на белозубые улыбки начальника станции и неуклюжие шутки Игниса о проснувшемся чрезмерном перфекционизме главного технолога, однако внутри разгорелся огонек раздражения. Они же должны понимать, что Рудольф Маковски не может позволить себе ошибку. Это стоило бы огромных денег «Эл-Ай», стоило бы репутации непогрешимого Маковски, хотя, конечно, главное — на астероиде работали люди. А значит, нужно вылезти вон из кожи, но привести планировку к приемлемому уровню риска. От нуля до тридцати процентов, если не брать в расчет вмешательства посторонних сил. Но пока что модель выдавала от двадцати восьми до сорока процентов, порой прыгая до пятидесяти, что никак не устраивало Рудольфа.

Стакан, который принес ему бот, переливался радужной пленкой. Рудольф потрогал его пальцем внутри. Ну так и есть — мыло. Он с отвращением подумал, что мог бы выпить эту воду, и обтер руку о салфетку.

— Принеси другой стакан.

Бот пискнул, медленно повернулся в воздухе и полетел меж столами. Рудольф проводил его взглядом. В углу помещения неравномерно мигала одна из ламп.

 

***

 

Округлый камень в стенке колодца скользнул под ладонью, как кусок тухлого мяса. Рудольф отшатнулся, но резкое движение лишь помогло ему окончательно потерять равновесие. Крик ужаса захлебнулся, когда он упал головой в воду. Однако тут же вскочил на ноги. По темной поверхности змеились потревоженные всплеском голубоватые полосы. Рудольф попятился и уперся спиной в стену. Округлые, словно черепа, камни, все выше и выше, а на самом верху — не светлый круг неба, а ледяная космическая ночь за толстым стеклом иллюминатора...

Вздувшиеся пузыри пластикового покрытия под ногами тихо поскрипывали. Привычный серый коридор — утренний путь от каюты до столовой. Привычная кабина лифта с ржавчиной на стыках пластин и засаленными темными овалами вокруг кнопок, от столовой до офисного этажа. Запах химии от воды в стакане и оскал Кристенсена, блестящий неестественной в общей серости белизной.

Привычный стол, экран с рядами голограмм и цифр.

— Как продвигается дело?

Северный акцент в речи начальника станции сегодня особенно отчетлив. Рудольф еле удерживается от давно забытого желания огрызнуться, нахамить, вбить эту притворно-подхалимскую улыбку ему в глотку.

— Мне нужно время, — сухой ответ скребет связки, язык покрывается пылью с привкусом гари. — Расчет... может и не сойтись.

— Что это с вами в самом деле, дорогой Рудольф? Все у вас сойдется! Вот прямо сегодня, возьмет и...

Пальцы щелкают над ухом, словно затвор.

Кнопки и иллюзорные линии диаграмм, реагирующие на прикосновение. Рудольф Маковски уже знает эту гребаную глыбу камня как собственное тело, каждый сантиметр, каждую выпуклость...

Человечеству нужно топливо. Раздвигать границы вселенной, узнавать новое, развиваться, дерзать снова и снова. Вот только летают на этом топливе в основном торговые, а не исследовательские корабли. И те, кто кружится в бесчисленных разбросанных по космосу кольцах, работают не на человечество, а на монополию «Эл-Ай».

«Когда она успела свести шрам?»

Лили. Мягкие волосы, смущенная улыбка. Ей шестнадцать. Десять, восемь, шесть...

— Дружище, что с тобой? — Лицо Игниса выглядело по-настоящему обеспокоенным. — А ну-ка, пошли. Пошли со мной.

Голубоватый потолок медотсека шел разводами. Может, где-то протекала труба, а может, просто стекло диагностической капсулы давно не мыли. Сквозь него лицо бортового врача Элены выглядело старше. Она смотрела на экраны, сверяла линии показаний датчиков, время от времени бросая пациенту профессиональную улыбку.

— Я не вижу серьезных отклонений, — наконец, сказала Элена, — разве что активность надпочечников немного повышена.

Крышка саркофага отошла вбок.

— Я могу идти? — устало спросил Рудольф, сел и свесил ноги, глядя в пол.

— Еще нет.

Элена отвернулась от мониторов и жестом пригласила его в соседний кабинет. Здешние стены были действительно белыми, а пол — идеально ровным. Доктор приклеила к виску Рудольфа маленькую пирамидку датчика и расположилась в мягком розовом кресле, взяла в руки планшет. Рудольф присел на край пологого ложа для пациентов, удержавшись от желания смахнуть с лица прикосновение холодных пальцев.

— Эмоциональное состояние наших сотрудников волнует нас не меньше физического, мистер Маковски. Прошу вас, расскажите мне все, что вас беспокоит, все, что случилось за последнее время, даже мелочи. Только так я смогу помочь вам.

Рудольфу нечего было скрывать, но и разговорчивостью он никогда не отличался. На описании своих снов запнулся и вопросительно глянул на доктора. Рассказ о колодце казался бредовым, особенно если говорить об этом вслух. Но Элен мягко улыбнулась и жестом велела продолжать.

Когда он договорил, врач задумчиво постучала пальцем по краю планшета, затем серьезно взглянула на Рудольфа. На ее лице впервые за время приема не было улыбки.

— Я не рекомендую вам соваться в прошлое. Воспоминания могут... тревожить. Особенно если находишься за несколько световых лет от родного дома. Здесь, на станции, в вашем настоящем, у вас есть друзья. Есть работа, о которой, я знаю, вы мечтали, есть перспективы. Старайтесь жить настоящим моментом, Рудольф, — снова улыбнулась Элен. — Я выдам хорошее снотворное, чтобы вас ничто не расстраивало. — Она встала и подошла, взяла его за руку и сжала в своих холодных ладонях. — Корпорации, да и мне, как доктору, важно, чтобы все члены экипажа всегда были в добром расположении духа.

Проснувшись утром, Рудольф долго сидел на постели, гипнотизируя взглядом электронные часы. Их голубоватые стрелки шли едва заметной рябью. Таблетка заставила ночь просто исчезнуть, это почему-то беспокоило еще больше, чем странные сны. Вдруг Рудольф пропустил что-то важное? То, что должен был увидеть?

Он тряхнул головой и встал.

«Так можно черт знает до чего дойти... Это все дурацкая новая штольня, преследует даже во сне, не дает нормально радоваться жизни. Нужно просто взять себя в руки».

Рудольф умылся, вычистил зубы струйной щеткой и вынул из шкафа отглаженную, пахнущую цитрусом, форму с логотипом компании. Значок был неприятно круглым. Рудольф со злостью швырнул китель на кровать.

— Ты меня просто так не отпустишь, да? — прошипел он, глядя на ненавистный кружок. — Ну что же, тогда давай встретимся, так сказать, лицом к лицу.

— Зачем тебе это надо, Рудик? — удивился его просьбе Игнис. — Наши роботы передают на станцию всю доступную информацию. Что ты там хочешь найти?

Рудольф упрямо зашагал в сторону шлюза. Летный комбинезон сидел на теле непривычно плотно. Евгений Игнатьевич издал мученический вздох и догнал Рудика.

— Ну сам посуди. У тебя что, в башку сканер вставлен, чтоб сквозь камень видеть? Вот у них — да. А мы-то с тобой что там можем?

— У меня интуиция.

— Интуиция? — хохотнул Игнис. — Вдруг включилась? Это же атавизм! Суповой наборчик имплицитного знания и телесных сиюминутных ощущений. У нас та-акая техника! А ты... «интуиция», надо же...

Пропуская мимо ушей его ворчание, Рудольф дошел до отсека со скафандрами, протянул руку к панели кнопок и взглянул на начальника участка. Игнис закатил глаза, но провел своей рукой над сканером, давая разрешение. Он сноровисто натянул скафандр и помог застегнуться Рудольфу, потом приторочил его спиной к себе и надел реактивный ранец.

— Лучше закрой глаза, пока не сядем, а то замутит с непривычки, — буркнул голос в микрофоне.

Стоило внешней створке открыться, а опоре - уйти из-под ног, и Рудольф понял, что Игнис был прав. Безбрежный космос создавал ощущение бесконечного падения с высоты. Серовато-оранжевые глыбы астероидов казались недостижимо далекими. Рудольф сглотнул и зажмурился, борясь с желанием намертво вцепиться в Игниса еще и руками.

— Можешь открывать.

Ослепительная чернота по контрасту с недавно виденной бездной звезд заставила Рудольфа зажмуриться еще раз, прежде чем окончательно открыть глаза. Глыба закрыла собой космос, ноги коснулись камня. Игнис отцепил от себя главного технолога и, вытянув из его скафандра трос, прикрепил к уходящему вглубь ближайшей шахты страховочному поручню.

— Ну что, спускаемся? — бодро спросил Игнис. — До планируемого ответвления километра три, там сейчас Макс и Ли Чжин, хорошие ребята, они нас встретят.

Рудольф облизнул пересохшие губы. Горло сжималось, пытаясь сглотнуть несуществующую слюну. Он оттолкнулся и полетел. Круглое жерло шахты затянуло его, огоньки равномерно расположенного освещения внезапно смазались, превратились в полосы на воде... Он увидел звезды, которые плавали вокруг и жгли, как медузы... Потом пришла тьма.

Рудольф очнулся в лазарете, датчики тревожно попискивали. Он попытался сесть.

— Куда это ты собрался? — раздался насмешливый голос начальника участка.

— Напугал нас, — вторил ему Кристенсен.

Они оба стояли у его постели. Тело словно налилось свинцом, упрямо отказываясь слушаться.

— Нужно переделать, — прохрипел Рудольф и откашлялся.

— Слушай, — рядом появилось лицо начальника станции. — У тебя навязчивая идея. Я видел твои планы, там все нормально! Это стресс. Мы понимаем...

— Нет, — упрямо сказал Рудольф. — Я должен все переделать. Я не буду давать добро и ставить свою подпись, пока не переделаю.

— Рудик, послушай, Рудик, — Игнис присел на край постели, — ну какой из тебя сейчас работник? Полежи, отдохни. Того, что ты сделал, абсолютно достаточно, чтобы начать бурить! Мы тут все не пальцем деланы, понимаем, что к чему...

— Миллиарды, — вмешался Кристенсен, — целые планеты зависят от нас. От вашего решения. В конце концов мы имеем право... — он раздраженно махнул рукой и замолчал под взглядом начальника участка.

Рудольф закрыл глаза. Они еще что-то говорили, кажется, (неслыханное дело) даже на повышенных тонах, потом вмешался женский голос и все стихло.

Свет условной «ночи» горел тонкими полосами вдоль стен. Голубыми, как сполохи в воде из сна. Элена настоятельно советовала гнать прочь мысли об этом, не вспоминать... Но это же нереально для живого человека: принудительно не думать о чем-либо! И что еще делать, когда лежишь, оклеенный датчиками, в постели, выспавшись за день? И до утра — вечность.

Голубые сполохи. Холодные, как прикосновение воды. И контраст между горячей кровью, стекающей по шее, по груди - и этой ледяной водой.

Они возвращались из музея-деревни под открытым небом. Живые овечки произвели огромное впечатление на Лили, а у колодца они с Рудольфом застряли надолго, ей так нравилось крутить вместе с папой тяжелый ворот и кричать в темный провал, слушая эхо.

По дороге домой разыгралась буря с дождем. Черт знает, как вышло, что идущая на автопилоте, набитая датчиками под завязку, машина, не заметила падающего дерева у моста и, столкнувшись с ним, рухнула в реку...

Рудольф нырял в воду снова и снова, пытаясь вытащить Лили и Айнуру на берег, не замечая собственных травм, не замечая, сколько крови теряет, что с каждой минутой становится все труднее дышать... ему удалось освободить Лили из страховочных ремней, затем пришла очередь Айнуры. Он смотрел на два тела на берегу, на голубоватые полосы топлива, плывущие по воде, и вплетающиеся в них темно-багровые прожилки. Очень хотелось пить, и он пил эту воду, стоя на коленях у берега, глотая ледяную крошку с химическим запахом и соленым привкусом крови.

Холодная кисть мертвой восьмилетней дочери в ладони. Теплая макушка ее же, шестнадцатилетней. Что реально?!

— Мистер Маковски...

Ощущение губ Айнуры на шее, ее улыбка с первыми смешливыми морщинками.

— Вы меня слышите?.. Рудольф?

Он открыл глаза. Палату наполнял яркий свет, а датчики уже не заливались отчаянным писком. В руке торчала капельница. У его постели сидела Элена, очень серьезная и собранная.

— Что... это? — сумел прошептать он. — Что со мной?

— Полгода назад в ваши воспоминания было проведено вмешательство, мистер Маковски, — спокойно ответила врач. — С вашего согласия, разумеется. На технологиях корпорации. И за наш счет. Вы ценный специалист, — строго подчеркнула она. — Вы сами на это согласились. Я не знаю, что послужило причиной сбоя. Для того, чтобы это выяснить, понадобится отправить вас в исследовательский центр на Церере.

— Они... мертвы?

— Да. Мои соболезнования.

Воздух входил в легкие очень маленькими, рваными порциями, тени невысказанных слов застревали в горле.

— Я не могу исправить этого, — выждав паузу, сказала Элена. — Но помогу вам, ведь избавлять от боли — одно из предназначений врача.

Он долго молчал, боясь, что голос подведет его. Потом все же сумел прошептать:

— Я бы не хотел... Я не хочу забывать их. Потому что если еще раз...

— Нет-нет, — качнула головой Элена, — это досадное недоразумение, которое вряд ли повторится. Я лично впервые такое вижу. Вероятно, ваши эмоции в тот момент оказались слишком яркими, триггер остался отпечатанным очень глубоко, и теперь возбуждение гиппокампа привело к выплеску кортикотропина...

Она замолчала, но смотрела на него с таким же жадным интересом, как лаборанты — на первую пробу многообещающего месторождения. Рудольф опустил глаза.

— Я бы не хотел, — упрямо повторил он, глядя на узор простыни.

— Хорошо, хорошо, — вздохнула доктор. — Это ваш выбор. Но могут проявиться побочные эффекты. К тому же больше двух дней отпуска я дать не в силах — таковы правила «Эл-Ай». У вас ответственная работа, и мы с вами не сможем гарантировать, что...

— Я справлюсь, — поднял голову Рудольф. — Кажется, я еще ни разу не подвел доверие компании.

Элена внимательно посмотрела на него и отвернулась к капельнице, сдвинула ползунок.

— Конечно, нет. Я помогу вам, чем смогу, — наконец, сказала она. — Хотя в таком случае, сами понимаете, наши возможность весьма ограничены.

Рудольф не знал, что происходило, когда он послушно ложился в прозрачную капсулу и мир потухал, не знал, какие препараты вводит ему врач, как он умудряется открывать по утрам глаза, дышать, есть, сидеть перед экранами и понимать ряды цифр. Вносить корректировки в голограммный макет. Спокойно смотреть, как при выставленных неблагоприятных условиях туша астероида очередной раз лопается и в стороны летят обломки металлических крепежей.

Это случилось год назад. Он не виноват и ничего никому не должен. Он ничего не смог бы исправить. Он и так первые месяцы живьем грыз себя за то, что пил тогда эту воду, с жирными светящимися полосами топлива, с кровью его любимых, пил и не мог напиться... Но позволить себе забыть об этом? Нет. Невозможно. Он не пережил бы такого воспоминания еще раз. Что за документы он подписывал? Он не помнил, как соглашался на какие-либо процедуры... Пустые провалы, реальные и внедренные воспоминания порой образовывали в голове такую тошнотворную смесь, что проще было принять очередную капсулу и провалиться в небытие.

Забвение.

«Соберись, ты же никогда не был параноиком! Ты профессионал. Ценный сотрудник. Ты мечтал об этой работе. Ты окружен людьми, любящими свое дело. Бросающими человечество вперед, на чертовы рубежи».

Собственные увещевания звучали жалко, отражение небритого лица в зеркале выглядело не лучше. С этим надо было что-то делать. Окончательно превращаться в безвольную куклу Рудольф не собирался. Надо взять себя в руки и сделать, что делал всегда. Что должен.

— Все готово, мистер Кристенсен.

Собственный голос звучал непривычно холодно. И правильно. Он же, черт возьми, мужчина. Талантливый инженер, принесший «Эл-Ай» миллиарды.

— Рудольф?

— Да, — очнулся он. — План готов, я даю согласие на начало работ.

Пара касаний линии считывателя — и электронная подпись появилась рядом с двумя другими, ниже появились имена и идентефикаторы остальных сотрудников. Рудольфу показалось, что мелкие огоньки на виднеющихся на обзорных экранах астероидах зажглись чуть ярче.

Это случилось ночью. Звездные лучи разом треснули и разбились на иглы, звеня о рассыпающиеся серые камни, обманчиво-медленно скользящие в пространстве. Внутри ледяного тела находилось трое рабочих-координаторов и Игнис. Живым не вернулся никто — маленьких хрупких людей просто раздавило сместившимися глыбами.

Это случилось днем. Когда красивый, экономичный план объединения богатых рудой камней в тени большой планеты провалился, унеся жизни десятка рабочих.

«Но здешняя планета далеко. День или ночь?»

Чертежи наслаивались друг на друга, образы путались.

Это случилось вечером. Когда бурильная станция «Вега», проект, скостивший «Эл-Ай» пяток лишних рейсов и госпроверок, все же провалилась в недра желтоватой чужой луны.

Это случилось еще раз. Когда лопнул серый камень в оранжевых лучах АХ Микроскопа.

— Один крошечный сбой повлек за собой другой, мистер Маковски. Я предупреждала вас о побочных эффектах, и вот результат. Вы вспомнили то, что не должны.

Элена сочувственно вздохнула.

— Эта душевная боль — всего лишь избыток гормонов стресса да дисбаланс серотонина и ацетилхолина. Вы, как профессионал, обязаны это понимать.

Голографические кнопки под руками Элены мигали и переливались.

— Сейчас мы вам поможем, Рудольф Матвеевич. И вам, и другим. И все кончится. Сотрудники на такой сложной работе должны быть всегда в добром расположении духа. «Эл-Ай» ценит своих сотрудников.

— А... погибшие? — собственный голос звучал пустотой.

— Их семьям отправят положенную компенсацию. В космосе может произойти все что угодно, и они знали, на что соглашались.

— Выходит, их никто не будет помнить?

Элена бросила взгляд через плечо.

— Вы же этим их не воскресите. Соглашайтесь, ну?