Достойный конец

Странная вещь — познание!   Мэри Шелли, “Франкенштейн, или Современный Прометей”

— Но это звучит безумно! Элиот, вы строите свои исследования на основании осознанных сновидений? — седой мужчина ворочил кочергой угли.

— Прочтите, — Элиот Куини вынул из портфеля кипу бумаг. На титульном листе с загнутым углом красовалось “Префронтальная лоботомия. 1927 год. Работа профессора Абрахамского университета Элиота Куини”.

Уильям отложил кочергу. Сделал пару медленных шагов в сторону журнального столика. Элиот сидел рядом и указывал взглядом на листы. Загнутый уголок бросал играющую тень.

— Элиот, я вас понимаю. Вы потратили годы на изучение этой темы. После стольких лет сложно отрицать свои труды, но…

— Уильям, это вы меня не понимаете. Присядьте, — собеседник указал тонкой кистью на стул рядом. Комнату наполнял теплый свет камина.

Двое ученых, первооткрывателей, расположились на креслах. Ничего особенного. Виски с водой, пару поленьев у огня, стакан с карандашами. Атмосфера спокойствия и умиротворения. Но танцующие тени от уголка загнутой страницы рождали сомнения. Спор.

— Уильям. Вы осознавали себя во сне?

— Думаю да. У меня был случай, когда я раскрывал эту тайну. Интересный опыт.

— Интересный опыт, который испытывал каждый. Согласитесь ли вы со мной, что осознавать сны можно планово? — Элиот пристально вглядывался в угли.

— Думаю да. Элиот, я знаю про что вы говорите. Мне довелось ознакомиться со статьей “Исследование сновидений” от Фредерика. И я уверен, что спустя пару месяцев тренировок, вы окажетесь в этом состоянии намеренно, — седой мужчина поправил тонкие волосы, потянулся к графину с водой и подлил в стакан с виски. Масляные разводы на стенках бокала смылись.

— Тогда я категорически не понимаю, что вас не устраивает в моем исследовании?

— Во время проведения операции над телом, вы работаете с живым организмом. Работающее тело — это миллионы связей и тысячи операций…

— Я знаю к чему вы ведете. И вы правы. Для того, чтобы нарезать хлеб в осознанном сне, мне недостаточно взять нож и хлеб. Чтобы процесс был достоверным, мне нужно применить, — Элиот запнулся, — представить все физические законы, учесть структуры и руководствоваться логикой. И конечно, — Элиот отхлебнул горячительной жидкости, вдохнул сквозь зубы и продолжил, — непредвзятое отношение. В итоге для такого простого действия мне нужно сильное умственное напряжение.

— Элиот, дорогой мой, вы сейчас похоронили свою работу, — Уильям демонстративно уставился на отогнутый уголок желтого титульного листа.

— Это почему же?

— По вашим словам, для проведения эксперимента префронтальной лоботомии в среде осознанного сновидения, вам нужно создать в этом сне целого функционирующего по всем законам физики, биологии, химии человека. Это не буханка хлеба, — коротко посмеялся Уильям, — Не забудем также про… — он на секунду замолчал. Пытаясь правильно выразиться, он крутил в воздухе указательным пальцем.

— Неужели вы о душе?

— О нет-нет, давайте назовем это “мыслительным процессом”.

— У меня есть для вас заготовленный ответ. Не забывайте что мы говорим о симуляции. Во время самой операции, в реальности, я работаю только с одним органом. Мозгом. Вы правы в том, что это необычайно трудный процесс. Передо мной стояла сложная задача. В течение двух лет я строил, если так можно выразиться, точную модель головного мозга. Во сне, — он на секунду замолчал.

Рыжие блики запрыгали на его глазах. Еще пару лет назад Эллиот не мог поставить в одной предложении слова “наука” и “осознанный сон”. Столько времени. Столько работы. И такой большой шанс оказаться ни с чем. Но у него вышло. Его сон — памятник человеческой воли к знаниям. Совершенная среда для работы. Белый пузырь без намека на пыль и грязь. Идеальные условия для экспериментов любого рода. Условия, позволившие ему достичь любой цели. Главный вопрос, что мучил умы тысячелетия почти получил ответ. Элиот помассировал переносицу. Взгляд в сторону.

— Боже, Элиот. Очень странно вас слушать. Модель мозга во сне. Не сочтите меня бестактным, но это похоже на слова подростка, а не ученого.

Элиот Куини потянулся к бумагам. Он пролистал пару страниц и указал на рисунки в рамках. Первая страница — пару десятков точек и полос между ними.

— Что это? — Уильям пододвинулся к столику. Пару секунд внимания рисунку. Профессор начал листать. На следующей странице уже больше точек. И еще. И еще. Спустя пару десятков страниц над точками начали появляться цифры. После точки группировались в небольшие отделы, которые также соединялись линиями, — Я не совсем понимаю. Это же…

— Каждый рисунок и описание к нему, — Элиот указал пальцем на кучу строк в стороне, — это мои записи после пробуждения. Максимальная точность требует максимальной концентрации. Для того, чтобы модель работала по всем законам, мне нужно начать с самого малого. Эти точки — тела нейронов. Во сне за первую ночь я смог представить двадцать три нейрона и соединить их. И в первую же ночь запустил тестовый импульс. И все сработало. На создание целой верхней лобной извилины у меня ушло два месяца. Со времени я набирал темп. От маленького нейрона до целого функционирующего органа. Потом я по кусочкам собирал свое творение. В итоге, спустя два года я имею максимально точную и функционирующую модель головного мозга. Во сне...

— А как вы переносили данные из одного сна, — профессор вопросительно ухмыльнулся от своих слов, — в другой.

— Дневники. Вы же читали статью Ван Эдена. Я воспользовался его методом. Главной проблемой вхождения в это состояние служит незнание. Вы забываете сон после пробуждение. У вас есть от семи до десяти минут. Если вы все запишете, это останется в вашей памяти. Следовательно в следующем сне вам нужно просто представить то, что вы запомнили, — он ударил пару раз пальцами по рисунку.

— Так, постойте. Но ведь если вы хотите, что-бы все в вашем сне сработало, оно сработает. Это ваш сновидение и ваши желания. Звучит не совсем честно.

— Верно, — Элиот перелистнул на середину кипы, — это мой центр управления. Что бы я был максимально непредвзят, как вы выразились, я создал такую панель. Она располагалась в центре моего сна. Туда я занес каждый закон об организме, который экспериментально доказан и известен. Перед началом каждого тестирования я провожу все через центр управления. Пару раз я допускал фатальные ошибки и мозг умирал. Тут, — Элиот перелистнул, — можете посмотреть. Я назвал это “мертвый месяц”. Почти весь сентябрь я пытался воскресить мозг, так как допустил ошибку и не мог понять, где именно. В итоге пришлось возвращаться к записям августа, чтобы начать с места, где ошибка еще не родилась. Звучит честно?

 

— О Боги…— собеседник отпил еще виски, — Элиот, я уважаю вас как врача. Я вижу, что у вас есть подкрепленные данные, — он перелистнул до конца, — вот, тут у вас готовое исследование по отделению белого вещества. Обратитесь в Абрахамский университет. С такой теоретической и экспериментальной базой вам позволят проводить клинические исследования. На яву! И если ваши данные верны…

— Уильям, как же ты не понимаешь. Мой магнум опус не префронтальная лоботомия. Конечно, это шаг, и очень большой. Но еще больший, это среда осознанного сновидения и то, что можно делать в этой среде. Я сумел воссоздать точную структуру мозга в своей лаборатории. Лаборатории, которая позволяет тестировать любые эксперименты. Границы — твои знания. Если люди это осознают, то мы не просто шагнем… — глаза Элиота загорелись, — мы побежим навстречу открытиям. Совершенная среда. Совершенный мозг. Совершенный человек. Боги, это ли не Эврика?

— Кончено Элиот, это все звучит замечательно. Проблема лишь в том, что сон, это личное. Мы не можем поделиться нашими данными, потому что мы не сможем доказать их.

— Доказывать не нужно. Любой ученый, изучивший тему хорошо, сможет провести тесты во сне. В случае, если они удачные, переходят к реальному эксперименту. Перед нами полигон для исследований.

—Это интересно. Но я не думаю, что ученый мир примет такую идею. Нужно… — Уильям поднялся. Пару шагов к огню. Он поставил стакан на каменную кладку. Облокотился и решил сменить поток мыслей, смотря на огонь, — Как прошла операция?

— Мне удалось отделить белое вещество. Конечно некоторые отделы повредились, но это не критично. Я думаю это проблема кровообращения. Я продумываю систему. Если мои теории неверны, то префронтальная лоботомия — пустая трата времени. Но я справлюсь, как только закончу… — Элиот помялся.

— Что такое? Профессор, вы не договорили.

— Во время моделирования… — Элиот перебирал в руках стакан. Секунда неловкости застыла в воздухе, — я посещал Уилсенгемский дом для душевно больных. Мне разрешили в рамках исследования изучать поведение одного парня, больного шизофренией. Колин Майерс.

— Колин Майерс, — повторил собеседник, — знакомое имя.

— Я попрошу вас не распространяться по этому поводу.

— Для чего вы это делали? Неужели вы хотите использовать его для клинического исследования лоботомии в реальности?

— Да, я хотел его использовать. И я его использую. Только не для реальности. Я создам психологическую форму человека, в которую помещу мою модель мозга. Конечно для изучения поведения. Таким образом я узнаю, как поврежденные отделы отразятся на жизнедеятельности организма, — глаза Элиота снова заблестели. Мысли унесли в его последний сон, в котором его пациент впервые открыл глаза. Ожил.

— Боже, Элиот, это жутко звучит. Вы решили примерить на себя роль создателя. Будьте осторожны. Создать абсолютную жизнь, даже во сне… Мы же знаем к чему это может привести, — профессор продолжал смотреть на огонь.

— Уильям. Если я смогу воссоздать в своей “лаборатории” точную модель человека… Даже мертвого, — снова напряжение, — в моих силах будет возможность наградить его живым мозгом и я смогу…

—Так! — прикрикнул Уильям, — Элиот, я вас не совсем понимаю. Давайте я соглашусь с вами. Вы можете провести эксперимент над мозгом. Хорошо. Но теперь вы хотите познать участь создателя? Страшно даже в одном предложении ставить эти слова. Мертвый человек. Живой мозг. Создатель.

— Уильям. Дорогой мой друг. Я готов познать участь Прометея.

 

***

— Алло, алло. Я вас не слышу.

— Уильям? Вы меня слышите? Уильям Хоукинс! Это Майкл. Помните меня? Я взял на лечение вашу жену в Уилсенгемском госпитале.

Уильям стоял в гостинной и кричал в трубку. Его взгляд упал на стопку бумаг с напечатанными “Префронтальная лоботомия…” Элиот оставил исследование на этом месте три месяца назад.

— Майкл, что стряслось? Сейчас же... — спокойно произнес профессор. Тревога нарастала с каждой секундой, когда он смотрел на стопку бумаг.

— Простите, что я беспокою вас так поздно. Я звоню вам из Уилсенгемского дома для душевнобольных. Меня вызвали сюда час назад. Тут… Тут Элиот Куини.

— Что с ним произошло? — профессор не переставал смотреть на бумаги. “Чем больше я на них смотрю, тем хуже будут новости” — пробежало в голове ученого. “Префронтальная лоботомия” Буквы словно прыгали.

— Врачи говорят у него острая форма шизофрении. Вы с ним были близкими друзьями. Я подумал вы сможете приехать. Он очень плох.

— Конечно! Я смогу прибыть в течение часа. Мне нужно что-то взять? — бумаги не покидали его поля зрения.

— Думаю нет. Когда он говорит, что редко происходит, Элиот просит Колина Майерса. Не думаю, что вы в силах привести этого человека.

— Похоже это его друг. Я не знаком с ним.

— Друг? Да вы что! Я не хотел вам сообщать это по телефону, но… Майерса обнаружили мертвым в доме Элиота, — после Майкл начал говорить с кем-то посторонним. Уильям не слышал его. Похоже с медсестрой, — Похоже Куини что-то задумал.

Уильям приложил руку у вспотевшему лбу. В его глазах стоял тот самый вечер. Элиот сидел в кресле. Когда он вспоминал об этом парне, на его глазах наворачивались слезы. Главный вопрос, на который человечество искало ответ. И Элиот его нашел. Во сне. Ему лишь оставалось сделать это в реальности. И, похоже, участь Прометея настигла его.

— У Элиота кататоническая шизофрения. По первым данным. Говорят, если такое состояние как сейчас будет сохраняться больше двух дней, ему будет сложно помочь. Извини, мы ждем тебя тут.

— Майкл, похоже у меня есть решение. Думаю Элиот, в здравом рассудке, согласился бы на это, — профессор продолжал смотреть на отогнутый уголок титульного листа с “Префронтальной лоботомией…”. Великое достижение для Прометея. И великая плата.