Почините мне ребенка

Лесю отдали в ремонт. Выписали квитанцию, как положено. Желтый мятый листок спрятали во внутренний карман – не забыть, не потерять. В прошлый раз, когда сдавали Димку, папа засунул квитанцию в карман джинсов, а мама их постирала. Два дня ушло на то, чтоб забрать своего – потребовали фото, видео, сличали голос и даже попросили наволочку от подушки – проверить запах и возможные следы слюны. Строго у них там, зато качественно. Димка вернулся, как новенький. Пожалуй, даже лучше, чем был. Отметки по географии и физике исправил, секцию по футболу за полгода пропустил всего один раз и то с разрешения. Чудо, а не ребенок! С утра до вечера – «Спасибо. Извините. Пожалуйста.» Улыбается непритворно, плачет по расписанию, болеет минут по двадцать в неделю – для баланса, иммунитет наработать.

 

Началось все с детских психологов. Работали с детьми, затем с родителями. Подключали порой всех родственников, до которых могли дотянуться. Дотянулись. Дети перестали быть детьми – становились личностями. Так быстро становились, что родители на их фоне выглядели фабричными автоматами, пригодными для воспроизведения себе подобных. Вырастить они их еще могли, а вот воспитать – ни одна пара не проходила психо-неврологический контроль.

 

Родилась Гильдия с мудреным научным названием и не менее сложным функционалом: «Перепрограммирование и очищение от ложных противоречивых установок. Замена ценностей, снятие стрессовых программ, наполнение творчеством, перекодировка, форматирование, оживление собственных идей, целей и бытовых привычек.» Но в народе ее деятельность называли просто – «ремонтные работы по починке детей».

 

Леся вернулась сама. Без квитанции. С красивым красным бантом на голове и в мужских ботинках на босу ногу.

Переступила порог, ботинки сняла и аккуратно выставила за дверь. Заперлась в ванной и никакие уговоры, крики и слезы не выковыряли ее оттуда. Ломать дверь не решились – хлопотно, да и звуки из-за двери доносились вполне бытовые. Всякие, кроме человеческого голоса.

 

Горячая линия Гильдии заикалась юношеским голосом и перечисляла факты. После отъезда родителей девочка съела завтрак, сдала анализы, получила расписание процедур. После зашла в игровую комнату, влезла на стол, порвала расписание и закатила истерику.

Ни гипноз, ни успокоительные не произвели эффекта. Снотворное заставило ее замолчать и распахнуть глаза так, что известный циник-профессор опустил руку со вторым шприцем. Подключенные датчики барахлили, ежесекундно меняли показания. Персонал сбился с ног – хорошо отлаженная схема дала сбой.

Подняли архив. Все члены семьи с 10-ти до 14-ти лет проходили корректировку. Генетический материал уже в третьем поколении показывал пять-шесть процентов отклонения от нормы. Эта мелочь, конечно, могла быть устранена естественным путем – личным примером и любовью родителей. Но кто ж станет терять годы на то, что исправляется несколькими сеансами внушения и парой химических препаратов, безвредных, как леденец на палочке.

 

В личной карточке Леси процент отклонения от нормы всего три. Три процента! Самый маленький из двух родов. Практически стопроцентный успех на фоне столетия. Ее дети могли стать первыми в истории совершенными человеческими существами. В мире были мальчики с такими же внушительными данными, и родители уже мечтали о звездных внуках. Втихаря вели переписку с японской четой и аргентинской лесбийской парой.

И вот вам, пожалуйста!

 

Леся вышла из ванной. Обычная девочка после душа – полотенцем обернуты волосы, халат розовый плюшевый, тапочки в горошек на толстой резиновой подошве. Правый тапок на левой ноге, левый – на правой.

Мама и папа смотрели на тапочки – спасительная нелепость отвлекала от страха задать вопрос. Леся набрала в рот воздух и резко выдохнула:

 

- Я хочу в ТУ школу! - помолчала и добавила, – Пожалуйста!

 

Воистину, волшебное слово. Мама закрыла уши руками и зажмурилась. Папа открыл рот и обратил раскрытые ладони к потолку. Оттуда ничего не посыпалось – ни глас мудрости, ни ремень прапрадеда с латунной пряжкой. Димка осмотрел родителей, ткнул их по очереди в бок – реакция не последовала. На метнуться в кухню и достать из холодильника кусок кремового торта ушло меньше минуты.

 

«ТА школа» находилась далеко за городом. Обнесенная живой изгородью и окруженная широким каналом. Очень приступная древняя крепость, которую враги обходят стороной. Сколько в ней учеников, что они делают, куда деваются после выпуска, какие предметы изучают, по каким правилам живут – никто не знал. Никаких секретов – у школы официальный сайт, часы посещения, уютный мотель для родственников и онлайн-трансляция всех занятий. Ни один родитель не хотел знать.

Место изгоев, не оправдавших доверие. Их старательно забывали. Если в школу уходил единственный ребенок, родители тут же запирались в спальне и зачинали другого. Все фото-видео факты их прошлой жизни стирались.

Правило приема в школу было только одно, но однозначное и не подлежало обсуждению. Ребенок должен сам захотеть туда попасть. Вслух высказать свое желание, подождать две недели и еще раз подтвердить свое намерение.

 

Леся не оглянулась вслед уехавшему автомобилю, не махнула рукой. Будто знала место с рождения – пересекла подвесной мостик, сорвала, смяла и выбросила лист с ближайшей ивы. С небольшим усилием распахнула внушительные двери, кивнула кареглазой брюнетке за стойкой. Длинный коридор эхом отзывался на каждый шаг, а единственная дверь в конце оказалась незапертой. Девочка зашла в пустую комнату без единого окна, заперла за собой. Помещение напоминало больничную палату, только вместо койки стоял большой диван с мягкой сиреневой обивкой. Не раздеваясь, легла на диван, потянулась всем телом, выгнулась как кошка и громко, по-мужски, рыгнула:

- Черт знает, что они добавляют в эти смеси для подростков, - пробасило юное девичье лицо.

- Марк, открой! Как все прошло? – легкий стук и женский голос за дверью.

- Все норм, Линда, но я не готов еще. И спать хочу, как австралийская коала. Двенадцать. Ненавижу это число! Чтоб его… или её.

 

Здравствуй, мама!

Это я, Леся. Сегодня мне исполнилось 18. Мам, я переспала с Тимофеем в 16-ть и сделала тату на левой щиколотке через год. У меня красивый альт и способности к языкам. Тим разбил мне сердце, а Петр склеил его обратно. Представляешь, мам, мальчиков все еще называют Петями! Я научилась врать, просто чтоб понять, что мне это не нравится. Моя лучшая подруга Марта переспала с Тимом через три дня после нашего разрыва. Мы попросили научить нас мату и долго орали друг на друга. А потом обнялись и заревели. Мат, мама, это такие слова, как… Ладно, не буду писать. Кстати, спроси лучше Димку, уверена, он знает. Я называю Петю «мой котенок», а он закатывает глаза к потолку и морщит лоб. Думаю, он бесится, но боится показать мне, чтобы не обидеть. Это трогательно и мило. Мы оба знаем – такая игра. Он подходит близко-близко, дышит в макушку и прикасается. Мамаааа…. не могу описать… Этим касанием он растопил снежный ком, что нарос после Тима. Я слишком откровенная, да? Но, ма, у меня есть только Марта, истории которой невозможно ни остановить, ни перестать слушать. Она мечтает стать писателем, но пока ни одной печатной строчки не выдала. У вас там все просто – как только появилась мечта – сразу все силы направлены на ее реализацию. Книги, репетиторы, сайты, кружки и клубы всякие. Здесь нам разрешают мечтать просто так. И даже ничего не делать. И менять мечты, как заставки в телефоне. Пока не буду говорить о своей. Лучше про Питера. У него такие руки… я превращаюсь в вулкан, глядя на них. Сильные длинные пальцы с квадратными ногтями, переплетения мышц, широкий, узловатый шрам возле правого локтя. Он упал с велосипеда в двенадцать лет. Уже здесь, в школе. Я не люблю велосипеды. Люблю тебя, мам. Обнимаю. Ваша Леся.

 

 

Привет, пап!

Каждую вторую неделю месяца мы проводим без телефонов, интернета и компьютеров. Первый раз я была уверена, что свихнусь. Мой наставник, Марк (он похож чем-то на тебя), сказал, что так выглядит ломка. Полтора часа он держал меня за руку и читал стихи. Какого-то Бродского. Знаешь, пап, ну, его на фиг, такую жизнь, как у него. У Бродского. А Марк, да, это он сделал подмену в Гильдии. Я видела их, па. Таких же, как я, только сломанных. Фабрика поломанных игрушек. Правильные, пластиковые, плюшевые. Если повезет остаться без надзора… Мне повезло. Марк показал видео о школе, объяснил правила и последствия. Можно уехать или остаться. Если ребенок выбирает школу, взрослые доигрывают его роль. Их не берут препараты, рассчитанные на детей, а убитые новостью родители не замечают подмену. Я хочу стать такой, как Марк. Возвращать детям детство. Говорят, Гильдия готовит проект приема детей с семи лет. Страшно, поверь. Люблю тебя и маму. Спасибо, что захотели меня починить. Вам удалось.

 

 

Димка, салют!

Прости, братишка, так вышло. Надеюсь, тебе родили еще одну сестричку или братика. А, может, ты остался единственным наследником престола. И все так же зачитываешься сказками про отважных королевичей, спасающих глупых прекрасных принцесс. Уверена, что не сдался так просто. Обнимаю. Да, это я сломала твою любимую пожарную машину. Извини.

 

 

- Привет, милая! Написала?

- Да. Я так волнуюсь. А что, если они откажутся читать? Или придут в ужас? А что, если они просто меня забыли? Родили себе еще одну девочку и все.

- Ты знаешь, что начинаешь немного заикаться, когда волнуешься?

- Да, ничего красивого в этом нет. Но мне сейчас плевать на твое мнение. Я боюсь, Тим.

- Переживу как-нибудь. Чего боишься?

- Правды. Я наврала в письмах с три короба, перепутала имена. Назвала тебя Питером. Выдумала подругу Марту. А потом писала отцу про Марка и… кажется, я в него влюблена.

- Тоже новость! В Марка влюблены все. Работа у него такая – влюблять в себя девчонок и вызывать трепет уважения и зависти у пацанов. Иначе, почему мы выбираем нашу ТУ-шку?

- Романтик из тебя, однако.

- Для романтики найди себе Марту. Настоящую, не вымышленную. Будете обмениваться стихами, обсуждать мелодрамы и хаять нас, примитивно-неромантичных.

 

 

- Ты чего угрюмый такой? Как обычно? Марк?

- Извини, Лин. У меня очередная ячейка общества на подходе. Вот, документы заполняю и через пару дней – бай-бай, желторотики.

- Куда их отправишь?

- В какой-нибудь Занзибар. Понятия не имею, где это – зато слово красивое. Ненавижу последний момент. Скулы сводит каждый раз, когда меняю им память. Учим их быть настоящими, со всеми потрохами и начинками. Они письма родным пишут, плачут украдкой. А мы?! Письма в огонь, порошок в компот и билет до Занзибара.

- Слышал, в Китае открылась наша школа? Слегка подпольно, под другой вывеской, но…

- И чем мы тогда лучше тех, из Гильдии?!

- Эй, ты не понял – в Китае! Это же практически революция и победа.

- Уйди, а, пожалуйста. Мне… Дай эту чашку зеленую и отойди, чтоб осколком не задело.

- Ты псих.

- А другие здесь не работают.

 

 

- Тим, нам надо поговорить. Тиииим! Тима! Тимофей, ты просто… ты просто меня не слышишь. Извини, я с катушек слетела утром. Меня в школу три раза на этой неделе вызывали, а сегодня четверг. Может… Ну, ты просто подумай. Я ничего такого не предлагаю пока. Меня достало смотреть на вечно довольных и улыбающихся родителей. А как только они открывают рты для очередной оды гордости за свое чадо – придушить готова. Тим, а что, если я его отдам? Боюсь за него. И люблю. Это ж от любви все, правда? Ему же так лучше будет, верно? Ему, а не нам. Не мне. Прости меня, Тим. Уверена, тебе хорошо там одному. Китай большой и детям нужны такие… психи. Не влюбляй в себя девчонок только. Пожалуйста.

 

Леся вытерла слезы, слегка коснулась фото губами, опустила его в мусорный отсек, нажала оранжевую кнопку. Крышка хлопнула – щелчок, вспышка, пепел. Она слушала шум с закрытыми глазами и снимала, прокручивая, кольцо с безымянного пальца. После кольца сняла массивную книгу с полки. Та сама раскрылась в нужном месте – между страниц желтели потертые листы. Леся закусила губу, села на пол. «…люблю тебя и маму… привет, братишка… мат, мама, это такие слова…», - строчки плавились вместе со слезами.

Крышка хлопнула еще раз – щелчок, вспышка, пепел.

 

- А если я ошиблась? Как я смогу жить с тем, кого получу по желтой квитанции? Как я смогу жить с тем, что совершила? Тим, у меня даже фото твоих нет уже – говорить не с кем, уничтожать нечего. Но самое страшное – что, если я ошиблась в себе?! И в нем. В нас.

 

На пороге стоит десятилетний мальчик невыносимо похожий на сына. Носом шмыгает непритворно, босые ступни елозят по коврику у двери. Растянутая футболка, голубые шорты, из кармана свисает белый застиранный носок. Возле лифта валяются пыльные мужские кроссовки, размер сорок пятый, не меньше. От вида кроссовок и голых мальчишечьих пяток глаза Леси заблестели и сузились, на левой щеке обозначилась ямочка:

 

- Ты все так же забываешь сменить обувь.

 

Пацан шумно выдыхает воздух, широко улыбается и достает из кармана шорт курительную палочку. Шрам возле локтя уродливо смотрится на тонкой детской руке.