Вечность с Киану
1
У него были голубые глаза и светлые волнистые волосы до плеч, с безукоризненными чертами лица – очень похожий на Кристиана Улмера, так что мне хотелось обратиться к нему «мистер Крис».
Но что-то в его взгляде меня остановило, и я спросила, как его зовут.
- Можешь звать меня просто Ангел. Ангел-237LS.
- Значит, ты робот? – разочаровалась я.
- Персональный помощник профессора Варса.
Профессор… Да… Мы только что говорили с ним о всякой ерунде, пили чай со смородиной и коньяком, словом, отмечали День Рождения. Да, восьмидесятый день Рождения профессора.
- Вообще-то это я незаменимая помощница профессора, - поставила я в известность двойника мистера Криса.
Мы стояли на крыше небоскреба. Под нами переливался огнями, как лес новогодних деревьев, огромный город.
Я могла бы вечно смотреть на него с высоты. Да, забавно. Кажется, именно об этом мы и говорили с профессором.
Он спрашивал, что я могла бы делать вечно. Я сказала: «Пить розовое шампанское н крыше самого высокого здания на земле».
Пить шампанское, конечно, я собиралась не одна, а с моим давним кумиром Киану.
- Извини, - сказала я двойнику Улмеру. – Ты, конечно, молод и хорош, я чуть было не добавила «и я смотрю все твои передачи», но вспомнила, что Улмер – не Улмер.
И просто сказала «но вечность я предпочла бы провести…»
- С ненаглядным Киану, - ерничая, закончил за меня мистер… Ангел-237LS. – Я и не собирался составлять ему конкуренцию.
2
Последнее, что я помню, это перевернутые песочные часы на столе профессора.
Ничего бы, конечно, не произошло, если бы в кабинете профессора на письменном столе, где никогда не было ничего лишнего, не появился новый предмет – какая-то, по-видимому, старинная фотография, в простой деревянной рамке.
А в углу с утра теперь стояла огромная коробка, похожая на шкаф – чей-то подарок на юбилей.
- Что это? – подавая профессору чашку чая, наклонилась я к раритету на столе.
- Подарок одного из моих любимых учеников, вместе с отличным коньяком, которым я вас сейчас угощу.
Я уже давно чувствовала, что что-то важное с жизни лаборатории проходит мимо меня.
Именно из-за этого странного чувства на столике осталось несколько капель чая. Я торопливо смахнула капли рукой.
- Осторожно, - забеспокоился профессор. – Никаких резких движений… В этом устройстве, показал он взглядом на песочные часы – целая вечность. Хоть мое изобретение и посчитали псевдонаучным, немногие решились принять участие в эксперименте. Ладно, не будем…
- Будем! – возразил я и уселась на стул, всем своим видом выражая готовность слушать.
- Хорошо, моя прекрасная Лали, с вами трудно спорить. Ладно, если вы так решительно настроены слушать, налейте себе хотя бы чаю.
Профессор взял в руки снимок в рамке, затем, поставив его на место, извлек из ящика стола французский коньяк и плеснул его в чай себе и мне.
- Эта штука, - профессор осторожно приподнял песочные часы, как будто собирался их перевернуть, - аккумулирует время и то, что наполняет его - наши слова и мыслеобразы.
Важную мысль оборвал телефонный звонок.
- Спрашивай, - бодро ответил профессор.
И выслушав какой-то вопрос, ответил:
- Это неизбежно, если только в ближайший час не разобьется пульт.
Профессор нажал какую-то кнопку на пульте и положил его на стол.
- Так о чем мы говорили?- начал было профессор, но его снова перебил телефонный звонок.
- Спасибо за фотографию, - с теми же веселыми интонациями ответил кому-то профессор. –Ну что ж, ребята, отлично, хорошего вам обеденного перерыва!
Профессор снова нажал какую-то кнопку на пульте, лежавшим перед ним на столе, и вернулся к песочным часам.
- Оказаться внутри этого механизма значит полностью переосмыслить свои представления о пространстве и времени.
- Внутри песочных часов? – хмыкнула я.
- Именно, - невозмутимо кивнул профессор и поставил часы обратно на стол.
- Как жук? – снова хмыкнула я.
От возмущения профессор даже поперхнулся печеньем, и я, привыкшая всегда находиться у него под рукой, разумеется, немедленно бросилась ему на помощь.
Я отчаянно колотила ему по спине, когда почувствовала, что нога моя зацепилась за какой-то провод, и с ужасом осознала вдруг, что этот был ТОТ САМЫЙ, соединяющий, как пуповина, брутальный механизм с источником питания, и теперь символ бесконечности с грохотом встретился с полом, смахнув на своем пути и сенсорный пульт.
Я бросилась поднимать то и другое.
- Нет! – воскликнул профессор.
3
Так я, как жук в песочных часах, оказалась на крыше небоскреба, откуда почему-то не было выхода. Но я была с Киану.
Лет пятнадцать я была, действительно, счастлива. И эти пятнадцать лет стоили целой эпохи.
Мы говорили обо всем, впрочем, обходили стороной тему любви. Я знаю, что Киану пережил трагедию, и теперь, по обычной логике вещей, он должен быть с той, которую терять не хотел, а не проводить свою Вечность на крыше небоскреба с другой.
Да и как вообще мы оба оказались в Вечности, если никто из нас еще не умирал?
Но едва ли в главном офисе Вселенной могли что-то напутать, им виднее, что и как, а значит все правильно, и лишние размышления на эту тему ни к чему.
Да. Я спрашивала Киану, не скучает ли он по кинематографу и своей былой славе. Он сказал, что никогда к ней не стремился, и почему-то именно это я ожидала услышать.
Из хроник, оставшихся там, где мимолетное имело значение, или так казалось, я знала, Киану потерял девушку, которую очень любил.
Все что мне было известно о ней из хроник «обычная девушка», которая пропала без вести. Исчерпывающая характеристика, не правда ли?
Оставляет ровно столько недосказанности, сколько и простора для воображения. Впрочем, для того, чтобы фантазировать, у меня есть целая вечность.
…Лет через четыреста с небольшим я осознала вдруг, что больше нам с Киану не о чем говорить.
Еще лет через триста мне смертельно надоел вкус шампанского.
Я написала «смертельно»? Звучит иронично, да. Так и хочется поставить смайлик убывающей луны.
И когда я давно потеряла им счет и надежду на хоть какие-то перемены, возник, как восклицательный знак, двойник Кристиана Улмера.
- Не заскучали? – спросил он, смазливо просияв садистской улыбкой.
- Как бы то ни было, это лучше, чем Вечность с тобой, - не осталась я в долгу.
- Уверена? – расхохотался он. – Ну что ж, если вам хорошо и без других развлечений… Закажу вам еще шампанского.
- Подожди, - поймала я его за руку, прежде чем он снова исчез.
Вечность без развлечений, действительно, совсем не та вечность, о которой можно мечтать.
Помощник профессора Варса щелкнул пальцами:
- Ваш заказ принят… Итак, каких вы хотели бы развлечений?
- Всех! – ответила я.
4
Квадраллионы лет заканчивалось одно, и тут же начиналось другое захватывающее шоу - от шоу мыльных пузырей и файер-шоу до реалити-эпопей, моделировавших истории планет и миллиардов персонажей, одновременно живущих на ней.
В общем, сначала мне было не скучно, но постепенно все стало предсказуемо и было уже неинтересно, чем закончится очередное шоу, и я была даже рада, когда наконец-то вся эта бесконечная какофония погрузилась наконец-то в густой розовый дым.
Дым постепенно рассеивался, так что вскоре стало очевидно: мы с Киану на крыше не одни.
Привет, мистер Улмер номер два! Давненько, как говорится, не виделись!
5
- Рано или поздно все, что приносит удовольствие, однажды надоедает, - изрек он, - вопрос лишь в том, когда нам что-то надоест - через год или через квадраллионы лет.
- Мне надоело на крыше! Слышишь! Спусти меня немедленно вниз!
- Хорошо, - ответил мистер Крыс, и внезапно по своему обыкновению исчез.
6
Он исчез, а город появился.
Это был совершенно лиловый город.
Люди тоже все в лиловых одеждах, высокие и красивые до безупречности, похожие друг на друга, как дельфины.
Лиловые цветы… Только трава и деревья, как и положено траве и деревьям, были зелеными.
Все здесь было устроено как-то слишком мудро и просто.
Словно, соглашаясь с моими мыслями, город приветливо запульсировал оранжевыми огнями.
По всей видимости, я находилась в самом центре лилового города. Только главную площадь могут украшать здания столь поразительной архитектуры.
Самое высокое здание было гораздо выше всех небоскребов, какие только можно себе представить.
В этом городе я ощутила, наконец, свободу. И, наконец-то я была одна. Нет, я, конечно, не могу сказать ничего плохого о Киану, но порой мне ужасно хотелось побыть одной.
Я опустилась на скамейку в парке, густо освещенном фонарями, разумеется, тоже лиловую, и стала думать, куда мне идти.
Бесцельное блуждание по незнакомому городу, конечно, интереснее, чем просыпаться каждое утро на одной и той же крыше. И все же…
Я облокотилась о спинку скамейки и почувствовала что-то холодное.
Ключ.
Он как будто специально ждал меня.
Почему-то я знала, что так и было. И ключ приведет меня куда-то.
Теперь я не просто шла по улице, а шла, доверяя ключу, который был у меня в руке.
Как будто мгновенно познав чужеродный язык, не требующей слов, я шла на зов указателей – зонтика, подхваченного ветром, забавной лиловой собачонки, рассыпанной вдоль дороги спелой ежевики. Так я и шла, пока не оказалась у той замочной скважины, к которой нашел дорогу ключ в моей руке.
Запах кофе, сирени и корицы звал на кухню.
И я с радостью пошла на поводу у ароматов.
За столом, на котором возвышался букет сирени, пил кофе Киану.
- Все собаки в этом городе лиловые, - задумчиво протянул он. – И кошки тоже…
7
Целыми днями Киану где-то пропадал, что после несчетного количества квадраллионов лет проведенных на крыше вместе меня абсолютно устраивало.
Тем не менее я все же вскользь поинтересовалась, куда он исправно отправляется каждое утро.
Он ответил с загадочным видом и по-английски «universe».
Исчерпывающий, конечно, ответ.
- «Вселенная», - пожала я плечами и не стала приставать с расспросами.
В конце концов подозрительность происходит от недоверия, а с чего бы это вдруг мне перестать доверять Киану? Но…
8
Все началось с трех чашек на столе.
- Мы ждем кого-то в гости? – удивилась я.
- Да. Моего коллегу… Профессора…
В дверь три раза постучали и Киану радостно последовал навстречу гостю, точнее, гостье, которой оказалась незнакомая мне миловидная особа в простом светло-лиловом платье чуть выше колен по моде этого города.
Девушку звали Лэйла.
«Профессор Лэйла» - так обращался к ней Киану.
- Лэйла хочет взять тебя на курс. Мы сегодня как раз говорили о тебе.
Она не была столь безукоризненно красива, как большинство обитателей этого города, но именно поэтому я поняла, что это она, та самая – встречи с которой я боялась целую вечность.
Легкие несовершенства составляли тот самый шарм, который мне так не хотелось в ней признавать.
И все же у меня оставались сомнения…
Сколько раз я хотела напрямую спросить Киану, действительно ли Лэйла та самая девушка, пропавшая без вести.
Но я каждый раз не решилась, а постепенно и вовсе пришла к мысли, что они с Лэйлой просто друзья и коллеги, так что вопрос и вовсе потерял свою актуальность.
9
Моя дорога к бесконечному познанию себя и Вселенной начиналась с universе, того самого здания, которое сразу привлекло к себе мое внимание.
В здании находилась Инфотека.
«Что вас интересует?» - подошел ко мне, улыбаясь уголками глаз и губ статный мужчина во всем белом.
- Я не знаю, - метался мой взгляд по всплывающим на огромной стене экранам электронного каталога. - В детстве мне нравилось рисовать…
- Что ж, - остановился мой провожатый в начале длинного коридора и, загадочно улыбаясь, сообщил, - в секцию искусств вас проводит Эйла.
Красивая девушка азиатской внешности, по-видимому, это и была Эйла, задумчиво стояла в конце коридора.
- Здравствуйте, - сказала я.
Она чуть наклонила голову в знак приветствия, оставаясь в той же позе и приглашая взглядом следовать за ней.
Я подошла поближе и уперлась в твердую стену, которая оказалась дверью, медленно поднимавшейся теперь перед моими глазами.
И пока я ошарашенно следила за тем, как Эйла и пространство за ее спиной уходят куда-то ввысь, передо мной стояла двойник Эйлы, и также, как она, приветливо улыбалась.
- По-моему, весьма реалистично, - посмотрела она вслед двери, - но Дариэл говорит, далеко не предел совершенству. Дариэл – ваш будущий учитель живописи.
- Вы хотите сказать…
Я никак не могла поверить, что разговаривала с портретом Эйлы.
А может быть, и эта Эйла – портрет?
- Да… - улыбнулась Эйла, - работы Дариэла крайне реалистичны, но сам он…
10
Уже на первом занятии я поняла, что имела в виду Эйла, обмолвившись о странной особенности Дариэла.
- Не представляю, чему я могу научить других, если сам ничего не умею, хоть у руководства нашего замечательного заведения иное мнение на этот счет, - ворчал он перед собравшейся аудиторией.
- Думаю, руководству нашего замечательного заведения виднее, - громко и весело шепнул мне на ухо молодой человек, оказавшийся со мной за одной партой, по имени Рил. У меня почему-то такое чувство, что мы знакомы. – Ты видела портреты Дариэла?
- Серия неудавшихся портретов, - сморщился он, - ничего не значит.
С теорией мы разорались довольно быстро. Хотя спешить нам всем здесь ровным счетом некуда, Дариэл считает, что это никак не может считаться уважительной причиной для прокрастинации.
А получать практические навыки мы отправились нет, не на плэнер, а в энтомологическую лабораторию.
Здесь нам предстоит провести не одну сотню тысяч лет за крайне интересным занятием – создавать узоры для крыльев бабочек.
Как-то, когда мы привычно примеряли узоры на 12D-модели бабочек, Рил вдруг тихо спросил:
- Хочешь увидеть картину Дариэла?
ХОЧУ ЛИ? Я? УВИДЕТЬ? КАРТИНУ? ДАРИЭЛА?
- И ты еще спрашиваешь? – укорила я. – А это возможно?
- Возможно, - шепнул Рил, - но только когда сам Дариэл здесь.
Дариэл как раз творил.
А творит он всегда самозабвенно. Мы же незаметно покинули лабораторию и запрыгнули в таксолет Рила.
Приземлились мы в каких-то барханах.
Я постоянно оглядывалась, опасаясь, как бы сухой пустынный ветер не засыпал песком таксолет.
Рил оставался беспечен, из чего я сделала вывод: он был уже в этой пустыне не раз.
Впереди возвышались горы, к которым уверенно направлялся мой спутник.
Я едва поспевала за ним, совершенно не представляя, как в этом океане песка мог творить художник.
Рил остановился у ущелья, из которого доносилась музыка, звучавшая по ту сторону горной стены.
Мелодия была так прекрасна, что у меня перехватило дыхание.
В ней было все – шум моря в раковине, найденной на берегу, и запах жасмина в ночи, неспешный путь улитки от лопуха до вкрадчивой ромашки и след от падающей звезды, растворившейся в спутанных кронах, и…
В ней было все…
Прошлое, будущее и настоящее.
Настоящее было особенно прекрасно. Рил протянул мне руку, чтобы я не споткнулась о случайные камни в темноте ущелья, и мы пошли на звуки Божественной мелодии.
Когда я увидела, откуда он исходила, то даже вскрикнула от восхищения и удивления.
Мы вышли из ущелья по другую сторону гор, где простирался огромный город.
Он был прекрасен, да.
Высокие уютные оранжевые дома с огромными зелеными шляпами-крышами… Огромные окна, почти в каждом из которых восседал музыкант, как положено на концертах, во фраках, но не черных – разноцветных.
Город-оркестр.
Скрипки, флейты и волторны, ханги… Какие-то инструменты были мне знакомы, какие-то я видела в первый раз.
Один из них, например, состоявший из множества торчащих во все стороны разноцветных пружин, издавал птичьи трели.
Другой инструмент, похожий на серебряную морскую раковину, имитировал шум океана.
Вдохновение наполняло каждую улицу этого необыкновенного города. Не удивительно, что именно в нем Маэстро решил написать свою Картину… Я ведь даже не сразу вспомнила о ней в удивительном этом месте.
Рил, между тем, кажется, тоже забыл, зачем мы прилетели, и стоял, завороженный музыкой.
Слушать ее можно было бесконечно, и все же картину хотелось увидеть тоже.
- Ну что, пойдем? - поспешил я к домам, в которых жили музыканты.
- Куда ты? – поймал меня за руку Рил. – Мы уже пришли…
- Как пришли? – не поверила я. – Ты хочешь сказать, что…
Рил улыбнулся и кивнул, но я продолжала, - … что этот город. Нарисован?
Последнее слово я почти выкрикнула, настолько не укладывалось в моем сознании, что нарисовать можно что угодно, даже музыку. И музыка будет звучать.
- Да, - спокойно подтвердил Рил. – Это и есть та самая картина.
Я все еще не верила, сделала шаг вперед, потом еще и еще, вытянув руки перед собой, как лунатик, пока не уперлась в глянцевую поверхность гигантского холста.
Я снова отошла назад.
Город был настолько реален, что казалось странным, почему нельзя в него войти.
Или все-таки можно?
- Картина еще не закончена, - ответил Рил на мой незаданный вопрос и спохватился:
- Пора лететь обратно, пока Маэстро не вернулся. Вообще я выследил его почти случайно, когда летел на остров Леопарда…
- Что это за остров? – полюбопытствовала я.
- Такое же необычное место, как этот город в пустыне, только там все по-настоящему. Если хочешь…
- Конечно, хочу, - торопливо запрыгнула я в таксолет, и мы полетели на остров Леопарда.
11
С высоты я увидела гигантского разноцветного леопарда, и было не понятно, это живой развалившийся зверь или какое-то произведение искусства, арт-объект.
Мы приземлились где-то среди лиан.
- Дальше пускают не всех, - заговорщицки сообщил Рил.
- Кто пускает не всех? – уточнила я.
- Кто- кто! Цирк-шапито, - отшутился Рил. – Приходилось когда-нибудь кого-нибудь дрессировать?
Пожалуй, самые невероятные сюжеты, внутри которых он жил экранной жизнью меркли по сравнению с тем, что сейчас я переживала в реальности.
Прямо под моим ухом пронесся на лиане какой-то бабуин, который при ближайшем рассмотрении оказался хозяином острова.
- Это Ла, мы вместе учимся живописи, а это Севастьян, ученый, - представил нас друг другу Рил.
По примеру Севастьяна мы с Рилом ухватились за лианы, которые вынесли нас на роскошное поле гербер.
Да, вблизи леопард оказался полем гербер. Цветы собирались разноцветными пятнами; одни располагались на возвышенностях, другие в низинах, за счет чего достигалось полное сходство с хищником. Точнее, с фантастическим каким-то хищником.
Во-всяком случае я никогда не слышала прежде, чтобы у леопардов были голубые или лиловые пятна, как у этого ярчайшего представителя семейства кошачьих.
Самым удивительным местом на острове Леопарда был лес.
На первый взгляд, обычный смешанный лес. Правда, в нем непонятно каким образом уживались породы из разных широт.
Но главное, не просто так Рил расспрашивал меня о моих способностях к дрессуре.
Севастьян был еще и дрессировщиком. Когда мы прогуливались по лесу, Рил поведал мне об этом, слегка торжественным тоном:
- Себастьян дрессирует деревья.
- Я дрессирую деревья, деревья дрессируют меня, - вздохнул Севастьян.
- То есть как это… дрессировать деревья?
Севастьян извлек из-под воротника рубашки какую-то короткую флейту и, бросив еще один недовольный взгляд в мою сторону, принялся на ней играть.
Ученый… или садовник… или дрессировщик был похож в этот момент на заклинателя змей, а деревья – на осьминогов, решивших подражать грации таинственных фламинго.
Изгибаясь, они тоже пытались взлететь, и в какой-то миг казалось, им это вот-вот удастся.
Корни плавно начинали выступать из-под песчаной в этой части острова почве, и деревья кружили по лесу, как балерины, поднявшиеся на кончики пальцев, и листья шелестели в такт.
Музыка смолкла, и все вернулось на свои места.
- Им нравится «Музыка ветра», - улыбнулся Севастьян и спрятал флейту.
12
Как оказалось, живопись не главное призвание Рила, а просто хобби.
Во всяком случае, он так считает.
Один из лучших учеников Дариэла – ученый-изобретатель.
На мои расспросы, что такого он изобретает или уже изобрел, ответил очень даже охотно и обстоятельно и даже предложил посмотреть механизм, над которым работал чуть ли не целую вечность и который наконец-то готов к испытаниям.
Изобретение ждало испытаний на пустыре на окраине города.
Издалека устройство со странным названием «ЭМ-Жемчужина» было похоже не незрелый каштан, постоянно меняющий цвет, как камень настроения.
Но, то, что торопится отправить наш орган зрения в долгосрочную или краткосрочную память, не всегда соответствует истине.
Вблизи сверкающий незрелый каштан оказался мерцающей перламутровой раковиной, створки которой, как ворота, раскрывались передо мной.
- Так вот почему твое изобретение называется «Жемчужина», - догадалась я.
- Хочешь увидеть, как эта штука работает?
- Что я должна делать? – спросила я, торжественно и не без опаски ступая в перламутровое пространство.
- Ничего, - ответил Рил. – Располагайся, как тебе удобно, и доверься мне.
Он начал нажимать какие-то кнопки на пульте, и раковина медленно наклонилась на бок, так что я смогла в ней улечься.
- Можно поспать? – хихикнула я.
-Поспать вряд ли получится, потому что впереди тебя ждет захватывающее и долгое путешествие. В мир другого человека, - торжественно изрек Рил.
- То есть как это? Я смогу увидеть всю жизнь другого человека, как кино?
- Тебе предстоит не просто увидеть жизнь другого человека со стороны, - ошарашил меня Рил, - Тебе предстоит СТАТЬ ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ.
- Стать другим человеком??? Значит, любой человек может стать любым человеком на земле, а потом снова собой и снова, кем угодно и снова собой?– никак не укладывалось в моих мыслях, что подобное возможно вообще.
- Теоретически да.
- А практически?
- А практически ты можешь пройти его путь только того человека, который сам сообщит тебе свой генетический код.
И, собственно, это единственный и решающий компонент для того, чтобы начать использовать мою «Жемчужину» повсеместно. Вчера я представил свое изобретение нашему научному сообществу, и, что бы ты думала, не нашлось ни одного желающего сообщить мне свой генетический код.
- Это понятно, - вздохнула я. – Кто же хочет, чтобы узнали всю его поднаготную. Кстати, а кем же я смогу сейчас побывать, если никто пока не готов?
- Мной…
13
… Сквозь почти небытие стали вдруг проступать звуки и краски, и я обнаружил себя в комнате сидящим на полу, в которой было еще двое людей, мужчина и женщина. Я сразу понял, что это мои родители.
Папа куда-то спешил.
- Опять уходишь? – вздохнула мама, механически протягивая мне вертолет.
- Ты же знаешь, - раздраженно оправдывается папа, - у меня много работы, - и начинает что-то объяснять маме, часто повторяя слово «проект» и другие незнакомые пока еще мне слова.
«Проект» вырастает в моей голове в нечто огромное, может быть, как дом, но только с крыльями.
Да, огромный дом с крыльями.
Папа целует меня перед тем, как уйти по своим каким-то важным делам, я поднимаю вертолет в моей руке, и он летит.
- Пока, малыш Рил!
Меня назвали в честь города на северном побережье Уэльса, в котором ни я, ни мои родители никогда не были.
Довольно странно называть детей в честь городов…
Папа вообще проводил так мало времени дома, что со временем мне стало казаться, что работа – его дом, а дом – работа, причем, не слишком интересная.
Я чувствовал себя из-за этого виноватым.
Мама часто плакала, а я не мог понять, как такое возможно, что один человек, которого я люблю, плачет из-за другого, которого я люблю не меньше.
Потом же и вовсе обнаружилось, что у папы есть не только работа, но и другая женщина, и поэтому теперь они с мамой будут жить каждый своей жизнью.
Точнее, папа с той женщиной одной жизнью, а мы с мамой – другой.
Как ни странно, я почувствовал облегчение.
Мама плакала теперь еще больше, а потом в доме появился отчим. Он мне, скорее, нравился, чем нет.
С ним можно было поиграть в футбол или обсудить соседских девчонок.
Кроме того отчим самолично обучил меня кое-каким приемам из разных видов борьбы, и пару месяцев я даже исправно посещал секцию каратэ киокусинкай. Но, поняв, что чемпиона из меня, скорее всего, не выйдет, мама с отчимом оставили-таки меня в покое, тем более, им было теперь чем заняться.
У меня появилась младшая сестренка, розовая, горластая, но очень хорошенькая между тем, и я мог теперь заниматься тем, чем хочу.
Кружок робототехники при нашей школе привлекал меня уже очень давно. Я несколько раз заглядывал за дверь, когда там шли занятия, и каждый раз натыкался на что-то вроде «Парень, тебе чего?».
В этот раз мне повезло больше.
- У меня есть проект, - произнес я, волнуясь.
- Ну показывай нам… свой проект. – В голосе преподавателя звучало недоверие, и я торопливо извлек из рюкзака «Nike» свой чертеж.
– Действительно, очень интересно. Ты, я смотрю, новатор. Хочешь, приходи к нам заниматься с четверга…Мест, правда, нет, но, ничего, я что-нибудь придумаю. Будешь заниматься пока за одним столом с Севой…
Занятия в четверг как будто специально для меня (а может, так оно и было) начиналось с повторения пройденного, точнее, как сказал Сан Саныч, с главного.
- Вот скажи, - обратился ко мне преподаватель, – Как твой робот может облегчить жизнь человека?
Вопрос застал меня врасплох.
- Пока Рил думает над моим вопросом, я расскажу вам немного о работе. Зовут его ЭМ – это, я так понимаю от слова «эмпатия». Сверхчувствительный робот считывает эмоции по выражению лица, позе, прикосновениям человека, может, даже угадывать его мыслеобразы.
- Такой робот может, например, быть домашним психологом, - добавил мой сосед. – Личным коучем.
- Что ж, неплохое применение, - согласился преподаватель.
Вообще наш Сан Савыч уверен, что мы не просто какие-то там кружковцы-фуфлыжники, а каждый из нас ни больше ни меньше гений, и мир еще узнает о нас и наших открытиях.
Вскоре я остался за столом один – Сева решил вдруг, что роботы не его стихия, и увлекся садоводством.
Я же чувствовал себя абсолютно на своем месте, а после школы легко поступил в вуз, как и хотел, на факультет мехатроники и робототехники.
На моей книжной полке, где появляются понемногу и мои скромные научные труды, почетное место занимает Уильям Блэйк.
А на моем столе обосновались песочные часы, какие есть у всех участников эксперимента.
Мгновения складываются в вечность. Значит, мгновение бесконечно.
Порой и выходные я провожу в лаборатории, где мы уже который год работаем над экзоскелетом в четвертой рукой.
Да, это прорыв!
На пресс-конференциях журналистов удивляет сам факт: как это так две дополнительные руки, это же научная фантастика в режиме реального времени. Но прорыв не в этом, а в связи неживой природы с мозгом.
Вот где спрятана жемчужина…
Да! «Жемчужина»!
Название готово, но сколько нужно человеческих жизней, чтобы довести такого робота до совершенства!...
В кои-то веки вернувшись в обеденный перерыв домой и плюхнулся на кровать.
С книжной полки на меня смотрел томик Блэйка, как подсказка…
«To see a World in a Grain of Sand
And a Heaven in a Wild Flower…»
Я достал из кармана джинсов телефон. Нашел знакомый номер. Взял в руки песочные часы…
Но именно в этот момент пришла sms и следом позвонил Севастьян. Именно в этот момент ему вздумалось сменить старый «Хендай» на какой-то самодельный раритет, и он хотел, чтобы я на него посмотрел и посоветовал, стоит ли брать эту рухлядь.
- Мы могли бы обсудить это чуть позднее, скажем, через час? – с легким раздражением ответил я другу.
- Через час? Ты решился? – догадался Севастьян. – Мог бы и мне позвонить… Что ты будешь делать квадралионы лет без лучшего друга? А вдруг там скукотища? В общем, я с тобой. Мне как раз нужна перезагрузка…
В общем, отправив Севастьяну sms «норм, бери», я позвонил, наконец, тому, кому и к кому отправлял утром курьера.
- Я готов, - сказал в телефон. – Только … - у меня было какое-то предчувствие… - у меня один вопрос.
- Спрашивай, - бодро ответил голос.
- Я, точно, смогу вернуться назад?
- Это неизбежно, если только в ближайший час не разобьется пульт.
- Нажимайте пуск.
Я снова оказался в лаборатории, похожей на ту, в которой мы работали над экзоскелетами с той разницей, что теперь у меня была чуть ли не Вечность.
Иногда я чувствую себя немного странно от того, что мне хочется, чтобы все вокруг понимали друг друга, но при этом сам себя я до сих пор не понимаю до конца…
Странное дело…
… Однажды ты открываешь вдруг мир заново, сколько бы биллионов лет не прожил на свете.
Начинается это с одного единственного лица.
Не знаю, что это – любовь, влюбленность, скорее, острое осознание красоты, ее и всего мира в целом.
Как будто входишь в давно открытую дверь, и он как портал в другую Вселенную, откуда в твои будни врываются потоки музыки и цвета.
И то, и другое свет…
14
… Свет пытался проникнуть сквозь веки.
Возвращаясь в собственное сознание, я с удивлением вдруг осознала две вещи. Первое. Тот педагог, который учил Рила и других мальчишек, как вы уже, наверное, догадались, был мой профессор.
И да… Самое главное… Та самая, прекрасная женщина – это ведь была … я…
- Я сообщу тебе свой генетический код, - отважилась я.
- Правда? – не поверил Рил.
15
Я закрыла глаза, невольно представляя, что сейчас видит и чувствует Рил.
Как будто мы смотрели один и тот же фильм… Он начинался с шума моря…
Мои родители-геологи месяцами пропадали где-то в тайге, отбирая у земли ее богатства.
Но я, признаться, не особенно скучала по ним, потому что у меня были бабушка и море. Дедушка, ушедший в мир иной вскоре после моего рождения, был моряком.
Бабушка и на пенсии продолжала учить рисованию и черчению в школе детей, а еще знала много удивительных историй про смотрителей маяков и дельфинов.
Вечерами она частенько пристраивалась с планшетом на побережье писать морской закат, а я садилась рядом и слушала ее захватывающие истории, а иногда даже брала в руки кисточки и альбом.
По настоянию родителей я собиралась поступать на био-гео, но поступила почему-то на физико-математический заодно со своей лучшей подружкой.
На первой же лекции, сидя вместе с ней н первой парте, я думала «Что я вообще здесь делаю? Может, бросить вообще все это дело, пока не поздно?».
Но уже через пру часов я поняла, что выбрала правильный путь. Путь служения науке. Точнее, одному из ее самых ярких светил.
Следующую пару вел профессор.
Импозантный мужчина в летах, он совершенно не походил на моих инфантильных ровесников, с которыми мне всегда было не особенно интересно и как-то даже не о чем поговорить.
Не то чтобы я была очень умной. Скорее, начитанной. В доме всегда было полно книг.
Они как будто были заодно с морем, притворявшимся бескрайним, подражали его ровному шелесту, уносили на таинственную глубину и поднимали ввысь девятым валом.
Когда я смотрю в зеркало, я вижу довольно высокую девушку, худую, но не слишком, с достаточно большими карими глазами. У меня густые черные волосы, слишком кучерявые, как у попуаса. Их обычная длина – до плеч. Я не люблю ни слишком длинные, ни слишком короткие волосы. У меня правильный овал лица. Правильный нос и губы тоже не полные и не тонкие.
Я кажусь окружающим немного строгой, но меня это мало волнует.
Единственный человек, который не считает меня слишком серьезной, а даже напротив – бестолковой – это мой профессор.
Тем не менее мне приятно посвящать все несвободное время ему. А свободное я предпочитаю проводить в виртуальной компании моего обожаемого Киану, в сотый раз пересматривая какой-нибудь фильм с его участием.
А еще почетное место в моем плэй-листе занимает мистер Крис.
Я смотрю его передачи в русском переводе и иногда, если такового нет,
Конечно, я выбираю время от времени и другое кино и какие-то реалити-шоу, но не припомню, когда мне в последний раз захотелось хоть что-то пересмотреть из всего этого потока.
В общем, я ужасно старомодна, и у меня очень мало друзей – только несколько подруг еще с тех самых пор, когда моими лучшими приятелями были дельфин и ежики.
16
Я чувствовала себя так, как будто, изменив, возвращалась домой.
Как нарочно, шел дождь, хотя прежде дождя не было целую вечность. А теперь фонари и окна отражались в асфальте, словно призывая меня нырнуть в это сверкающее ненасытное зазеркалье.
Но, увы, я не Алиса и мне надо возвращаться домой.
«А может, нет?» - подмигивали дома окнами из луж. – Рил любит тебя, ты знаешь это наверняка, ты чувствовала это сама. А Киану? Может, он любит другую?
«Зачем же он тогда со мной в этой Вечности?» - хотелось мне крикнуть огням.
Я не крикнула, но они все равно услышали меня и таинственно молчали, а я поспешила в знакомую дверь.
Киану сидел над своей большой опустевшей чашкой, как будто собирался гадать на кофейной гуще.
Брови его слегка подпрыгнули вверх, но он не спросил, где я была, а мне захотелось самой рассказать ему и о городе, нарисованном на песке, и о танцующих деревьях, и о «Жемчужине»…
Но вместо этого я проглотила ком в горле и произнесла почти по слогам:
- Ты мог бы сообщить мне свой генетический код?
Киану не удивился вопросу, не поинтересовался, зачем, а я торопливо добавила:
- А я скажу тебе свой код.
- Ты наслушалась россказней этого унылого чудака… - Киану ударил пустой чашкой об стол, и это вселяло надежду, что Киану все-таки ко мне не равнодушен.
- Он вовсе не… - я осеклась на полуслове.
- Конечно, он не… - согласился Киану. – А вот я, похоже, все больше и больше становлюсь унылым чудаком.
- Ты вовсе не… - я снова осеклась на полуслове.
- Значит, он все-таки закончил свою чудо-безделушку…
- Почему же безделушку? – снова встала я на сторону Рила.
- Потому что от изобретения погремушки миру было гораздо больше пользы. В квадраллионы раз! – почти выкрикнул Киану.
И как это ни печально, мне пришлось признать, что Киану оказался одним из множества неготовых перешагивать сразу через несколько ступеней эволюции.
Да и я бы ни за что и никогда не сообщила никакому изобретателю свой генетический код, если бы прежде не стала им самим.
Мне хотелось сказать Киану, что когда каждый из нас побудет всеми, то в мире не будет места ни осуждению, ни ненависти, ни зависти, ни унижению, множество изолированных друг от друга миров станут единым миром, полным любви и сострадания.
Но сказать это Киану означало признать превосходство гения Рила над ним.
И я налила себе горячего кофе из турки и пила его мизерными глотками, глядя на дождь за окном.
- Хочешь, познакомлю тебя с дельфинами? – предложил вдруг Киану.
- Очень! – обрадовалась я, и мы полетели к океану.
17
Наш таксолет приземлился на скалистом берегу. Волны привычно пытались захватить сушу и, бессильно шипя, откатывались назад к кораблям, удерживаемым на относительной мели лишь якорями.
- Моё детство прошло в таком же порту, - неожиданно разоткровенничался Киану.
Он подошел к самому краю берега, так что волны дотягивались до него своими мокрыми щупальцами, и тихо присвистнул.
Я поняла, что свист служил сигналом для каких-то морских обитателей, и не ошиблась.
Вдали показались два плавника, и что-то бесформенное, похожее на клубок змей между ними.
- Акулы! – потянула я Киану подальше от воды.
- Не бойся! – засмеялся он. – Это мои друзья. Дельфины.
Акулы, и правда, оказались дельфинами, на которых, как на повозке лошадей, восседал осьминог.
Киану издал какие-то радостные звуки, и дельфины забили хвостами по воде.
Затем, подмигнув осьминогу, что-то сказал ему так тихо, что я ничего не расслышала.
Но, видимо, у осьминога слух был лучше, потому что в знак приветствия он протянул Киану одну из щупалец, и тот ее немедленно пожал.
- Это Арчи, - Киану перевел взгляд с осьминога н дельфинов, а затем на меня. – А это Азалия и Вит. А эта прекрасная леди – Лали.
Таким образом мы были представлены друг другу, и, должно быть, наша компания в золотисто-розовых отблесках заката смотрелась идиллически.
- Они неплохо понимают человеческие языки, мы с моими друзьями постоянно учимся друг у друга, правда? – обратился Киану сначала ко мне, а затем к морским обитателям.
Они дружно закивали и мне.
Осьминог протянул щупальцу и мне в знак нашей зарождающейся на берегу дружбы.
А Вит подставил мне спину, приглашая покататься по волнам.
Я с радостью вошла в воду и обняла красавца за шею.
Пока мы плавали, закатный свет погас, уступая место бесчисленным звездам, вспыхивавшим одна за другой.
- Знаешь, что общего между всеми планетами во Вселенной? – спросил Киану, когда я вернулась на берег. – То, что с каждой из них видны звезды. Конечно, разные, но видов великое множество, как и разных спутников-светил, а небо все равно одно на всех.
Вит о чем-то торопливо рассказывал Киану, и он кивнул и засмеялся.
- Он говорит, что океан и небо похожи, потому что в океане тоже много звезд, - перевел друг дельфинов и осьминога.
- Только на небе их все-таки больше, - возразила я.
Азалия тем временем ушла куда-то в глубины и вернулась, сжимая что-то во рту.
Она подплыла к самому берегу, и что-то большое и твердое оказалось у моей руки.
Я взяла подарок Азалии в ладони.
Огромная раковина раскрывала передо мной перламутровые створки, обнажая жемчужину – самую огромную, которую мне доводилось когда-либо видеть.
Она с трудом умещалась в ладони.
- Это мне? – переводила я взгляд с Азалии на Киану.
Оба довольно кивали.
Ветер слегка трепал мне волосы, и Киану помог ему в этом.
Я ощутила слегка солоноватый вкус его губ на своих губах.
«Вкус океана», - подумала я и закрыла глаза, а когда снова открыла, увидела множество звезд. Одни уже расположились вокруг нас и мерцали, подражая небесным.
Другие только выбирались из воды.
Настоящее нашествие морских звезд!
- Почему они мерцают? – спросила я Киану.
- Такой у них, мерцающий, язык.
- Как у звезд настоящих? – спросила я.
- Почти, - загадочно ответил он.
- Вот уж не думала, что морские звезды тоже умеют мерцать, - удивилась я.
- Они мерцают только для тех, кто говорит с ними на одном языке, - ответил Киану, и растекшийся в темноте контур его сидящей на берегу фигуры стал сияющим и четким, а звезды на песке замерцали ярче.
18
Вечером заходила Лэйла и сообщила прекрасную новость: завтра меня ждет встреча с Рулсом.
По интонации наставницы я поняла, что встреча эта может быть только прекрасной и никакой иной.
Еще бы, ведь Русл, похоже, тот единственный в Лиловом городе, кто знает Истину.
- Кто такой этот ваш Рулс? – спросила я.
- Он гуру всех гуру, - ответила Лэйла.
У Рулса кабинет (если можно так назвать помещение с прозрачными стенами, в котором ни стола, ни стульев) на самой вершине universe.
Внешне Рулс похож на Гуру всех гуру примерно так же, как Дариэл на великого художника, то есть совсем не похож.
Выглядит гуру как отпетый пижон и был настолько претенциозно и нелепо одет, что вполне бы смог стать ведущим какого-нибудь модного шоу. Как будто снеговик на параде – какое-то ведро на голове оранжевого цвета служило ему вместо шляпы, из-под странного убора паклей торчали волосы.
Лиловый сюртук с разноцветными заплатами, наглухо застегнутый на огромные пуговицы, причем, одна из них была черная, а остальные белые. Короткие белые штаны-панталоны с принтами Эйфелевой башни – глупее ничего не выдумать. Нос скрывала кислотно-зеленая паралоновая морковка на резиночке, глаза обрамляли маскарадные очки с оправами в разноцветных блестках-звездочках, а нижнюю часть лица сомнительно украшали пестрые лохматые усы и борода.
«Безвкусица, кич!» - воскликнул бы Дариэл, но я, конечно, промолчала.
Не мое в конце концов дело, какие наряды выбирать Гуру всех гуру.
Но взгляд в меру больших карих глаз гуру был веселый и добрый, именно в этом заключалась суть.
Только взгляд – и остальное во внешности и наряде уже не имело значения, даже клоунские огромные ботинки с красными какими-то помпонами, один – золотистый, другой – серебристый.
Гуру всех гуру любил эпатаж.
Он, конечно же (кто бы в этом сомневался!) умел читать мысли, так что мне даже не нужно было озвучивать вопросы вслух.
Довольно удобно и в то же время ощущаешь некий дискомфорт, как человек, который случайно нарушил дресс-код.
Гуру всех гуру сидел на полу на пушистом ковре. Жестом пригласил меня расположиться рядом.
- В чем истина? – задал мне, немного помолчав, гуру тот вопрос, ответ на который мне хотелось бы услышать от него.
- Истина… Каждый понимает ее по-своему. Кто-то говорит, что истина – любовь, а кто-то - что истина – в знании.
- А кто-то говорит, что истина в вине, - процитировал с улыбкой Гуру Блока. – А ты сама-то как считаешь?
- Я считаю… - растерялась я… - Истина – это настоящее, то, что есть на самом деле, но только как узнать, что на самом деле, а что искусственно, фальшиво?
- Истина в том, чтобы снять наносное, ненужное, - сказал Гуру всех гуру и одним резким движением отклеил с лица усы и бороду, затем снял с головы ведро вместе с напомнившим мне паклю париком, и я с удивлением узнала в лице Великого Гуру свое собственное лицо…
19
Научиться летать, по мнению Лэйлы, очень легко.
Всего-то – хорошенько разбежаться и … (внимание, важный пункт) уснуть на бегу, а уже в воздухе осознать, что спишь, и проснуться.
Фокус в том, чтобы научиться засыпать очень быстро, а просыпаться не резко.
Киану, как и Лэйла, овладел уже этим искусством сполна и не видел в нем ничего сложного.
- Только не перелетай границу, - предупредила Лэйла.
- Границу? – переспросила я. - Как я узнаю, где она.
- Ты сразу увидишь…
Хотите, расскажу вам, что такое край Земли?
Совсем не полюс, нет, - остров, отгороженный от всего остального пространства светящимися, закрепленными высоко в небе на высоких столбах билбордами с перечеркнутыми таксолетами.
Точнее, с одной стороны остров отгорожен от всего остального горами тумана и спускающимися с них водопадами.
Таксолеты туда итак никогда не залетают и без запрещающих знаков.
Там находится то, что наука окрестила «оазис неизведанного». Он является естественным продолжением острова и в то же время иной непознанной материей или полным ее отсутствием – мнения ученых кардинально расходятся на этот счет.
Как бы то ни было, таксолеты туда не залетают.
Умная машина, уловив волны неизведанного поля, сама обходит его.
Без таксолета попасть туда теоретически возможно. Такое, более того, случается иногда.
Но из этой области никто и никогда не возвращается назад…
Водопады и фонтаны в этой долине состоят не из воды – из света и цветов.
Каким образом они в совокупности влияют на гравитацию, которая на острове ощущается значительно меньше, чем в других уголках земли, ученые так и не выяснили до конца. Задачка на множество квадраллионов лет.
Место, как из самых восхитительных феерий, Лэйла и Киану называют казенным словом «полигон».
Лэйла мечтает расширить его до масштаба всей земли, чтобы таксолеты отошли в прошлое и не мешали людям свободно парить в вышине.
Киану настроен более скептически, ведь, как бы то ни было, область неизведанного никто не отменял.
Одновременно на полигоне (буду продолжать называть так прекраснейшее место на Земле) могут находиться не более восьми-десяти человек.
- Иначе то же самое, что плескаться в бассейне целым городом, - говорит Лэйла.
В бассейне света должен быть простор.
Я неумело кувыркалась в воздухе и чувствовала себя, наверное, как ребенок, который делает первые шаги.
Мои неуклюжие попытки, между тем, развеселили Киану.
В последнее время он все чаше смеется, и это очень радует меня.
Наконец, у меня получилось взлететь, и я помахала рукой Киану.
- Догоняй!
Он тотчас же устремился за мной.
Во взгляде его наконец-то поселилось счастье и сделав в воздухе что-то отдаленно похожее на фигуры, которые проделывал над катком Син, он устремился за мной в разноцветные потоки.
Я полетела дальше в свет и свет и едва на столкнулась с какой-то незнакомой женщиной.
Женщина купалась в водопаде, а, может, водопад купался в ней – они как будто были единым целым, столько света, гармонии и играющих радуг было в обоих.
Киану остановился, и по его взгляду я поняла, что это она, та самая девушка из хроник.
Кажется, на ней не было одежды, а может, была – это не имело особого значения. Так, небольшая деталь.
Если бы я решила описать ее словами, то и получился бы портрет девушки без особых примет, но дело было не в чертах лица, ни в линиях фигуры, а в радугах и свете.
Ее, а не меня любит Киану.
От этого внезапного открытия, почти озарения, мне захотелось улететь.
Мне даже представилось, за спиной у меня выросли вдруг огромные крылья бабочки, на которых был гжельский узор.
И плевать мне на Киану и на эту заблудившуюся во времени особу.
И я полетела в водопады и арки из света и цвета, в которой полет смешался с болью.
- Лали, куда ты? Осторожно! Там… - услышала я голос Киану, который летел вслед за мной.
Голос оборвался и рассыпался на разноцветные осколки.
20
Рванувшись от него вперед, я случайно пересекла границу. Границу, за которой не было цвета.
Одно сплошное черно-белое пространство, и было не понятно, что в нем делать, но какая-то сила влекла меня вперед, точнее, вверх.
Ступени уводили прямиком в мерцающее небо, и я увязала в бесконечной пустоте.
- Не бойся, - услышала я голос Рила и увидела вспышки света, золотое облако, и я с удивлением осознала, что облако это я и есть. А облако – это любовь.
Любовь – лишь сгусток золотого света и важнее его нет ничего во вселенной. И какие бы цели мы не искали, не придумывали себе в оправдание, важно только это, чтобы золотистое сияние заполнило все, даже черные дыры.
И я бы, пожалуй, осталась золотистым облаком, но у меня еще были дела на Земле, о чем мне напомнил голос Рила.
Я медленно двинулась на его звуки сквозь пески, пока не оказалась на берегу бурлящего озера, напоминавшее один из чанов Экзы.
- Ныряй! – услышала я голос Рила.
Я была уже не облаком, но не была собой прежней – скорее, беспорядочным набором атомов.
Я подошла к краю озера бурлящей массы, из которой могло родиться на свет все, что угодно, и исполнила приказание Рила.
21
Кто я? Где? Что произошло?
Я открыла глаза и увидела испуганные лица незнакомых мне людей.
Они звали какую-то Лали.
«Может быть, Лали я и есть?» - подумала я, но это мало что объясняло.
Я ощущала свое тело и решила, что оно весьма красиво и удобно.
Затем я вспомнила Киану и подумала «Может быть, я тоже актриса?»
Что-то не складывалось в этом пазло, но в общем и целом все было хорошо и даже прекрасно, пока не появился снова этот Улмер-двойник.
Обычно с его появления и начинаются всякие штучки.
Улмер держал в руке торт.
Торт.
День рождения.
Профессор.
Наука.
Эксперимент.
Да. Я – Лали.
На торте красовались две зажженных цифры-свечи – «8» и «0».
Кому-то (профессору!) исполнилось 80 лет.
- Знакомьтесь, моя прекрасная Лали! – представил он мне двойника Улмера. – Мой новый персональный помощник Энджел – подарок одного из моих любимых учеников.
- А как же я? – ощутил я прилив ревности. Не даром этот всезнайка мне сразу не понравился.
А ведь он всего-то–навсего подарок Рила профессору на День Рождения из коробки, стоящей в углу.
- Мы открываем филиал по исследованию эмпатии. Без Энджела и, конечно, его создателя Рила в этом деле никак не обойтись. Правда, Энджел? – подмигнул профессор роботу.
Тот улыбнулся в ответ.
Надо все-таки признать, он был величайшим произведением одновременно науки и искусства. И это совершенно не удивительно, если учесть, кто его придумал.
Странно другое – Рил ведь не раз прежде заходил к профессору, но я даже не замечала, какой великий человек после моего механического «профессор еще занят» послушно ожидал моего разрешения войти в приемной, а я даже не удосужилась запомнить его…
Все посетители профессора были для меня, похоже, на одно лицо, а образы и формулы подменяли реальную жизнь, но теперь…
- А где же Рил? – спросила я Энджела. – Он вернулся оттуда?
- Вернулся. И он, и Севастьян, - ответил Энджел. – Ведь даже если бы профессору и не удалось починить этот пульт, все равно возвращение было бы неизбежно.
- Почему это? – удивилась я.
Кажется, этот робот и впрямь умнее меня, что приходится все же признать.
- Потому что, если где-то есть черта, которую нельзя пересекать, по теории вероятности, раз за вечность пересечет ее каждый, если только этот каждый, конечно, не робот новейшей модели.
- Почти вечность, - уточнила я.
- Все равно, погрешность ничтожно мала, составляет квадраллионные доли процента. Куда менее вероятно, чем выиграть в лотерею, моя прекрасная Лали, - передразнил профессора Энджел.
Я не стала продолжать разговор. Как я успела убедиться за почти целую вечность, пытаться в чем-то убедить мистера Крыса - совершенно бесполезное занятие.
Поэтому я просто спросила, не налить ему тоже чаю с коньяком, на что он ответил, что вообще-то роботы не пьют, а если пьют, то исключительно розе.