Атараксия
Я – монстр. Я – чудовище. Мне нет места на этой планете. Я слышу это каждый день от знакомых, от коллег, от родителей. Всё потому, что однажды я стала иной. Именно тогда они начали отрекаться от меня, один за другим. Я не хотела этого, я не стремилась к тому, что получилось в итоге. Просто в один жаркий августовский день я перестала быть собой.
– Как дела у Вероники?
В палату входит доктор. Взгляд его карих глаз останавливается на кровати, стоящей у стены. Здесь уже второй месяц лежит пациентка. Она не приходит в себя, несмотря на прогрессивные методы терапии, которые были использованы для её лечения. Не помогла электросудорожная терапия, не было эффекта от гипогликемической комы, даже транскраниальная магнитная стимуляция не переломила ход болезни. Девушка не выходит из вегетативного состояния, и лишь иногда бормочет неразборчивые слова на несуществующих языках. Это явление называется «глассолалия».
– Савелий Романович, здесь ничего не меняется, вы же знаете. Мы бессильны, – говорит медсестра.
Савелий Романович задумчиво поправляет очки, чешет тёмную трёхдневную щетину, хмурится.
– Продолжаем давать реагилу и ламотриджин. Будем надеяться, что все методы в совокупности переломят её состояние.
Савелий Романович выходит из палаты, достаёт из кармана пачку сигарет. Стоя на заднем крыльце отделения, закуривает. Смотрит, как по тропинке, проложенной между крапивных зарослей, приближается человек.
– Вы ко мне? – сквозь зубы спрашивает врач, не вытаскивая сигарету изо рта.
– Какой сейчас месяц? – говорит человек.
Савелий Романович отмечает, что внешность у человека какая-то невзрачная, незапоминающаяся. И говорит он механически, будто автомат. На лице отсутствуют эмоции.
– Уважаемый, вы из какого отделения? – спрашивает врач. Профдеформация просто кричит о том, что стоящий рядом человек немного не в себе. Налицо уплощённый аффект, скованность движений.
– Я всё же настаиваю: какой сейчас месяц? – повторяет мужчина.
– Август. Что вы хотели? Я не думаю, что только лишь это.
– Савелий Романович, верно? Я не смог отыскать в сети ни одной вашей фотографии. Судя по всему, вы не из тех людей, что сидят в социальных сетях. Точно так же я не обнаружил ни вашу жену, ни даже детей, хотя в их возрасте смотрят ТикТок и играют в онлайн-игры с донатами.
– Что вы себе позволяете? Вы следите за мной?
– С вашего позволения, доктор, я перейду прямо к делу. В вашем отделении лежит пациентка, Вероника Светлова. И вы не можете её вылечить. Есть абсолютно надёжный способ, который поможет вернуть её к нормальной жизни.
Савелий Романович пристально смотрит в стеклянные глаза, пытаясь оценить опасность, которой так и веет от этого человека. Надо быть осторожнее и не провоцировать его на агрессивные действия, решает доктор.
– Хорошо, что за способ? – спокойным голосом говорит врач.
– Вы должны знать, что это незаконно. Вы должны верить мне, – невозмутимо отвечает мужчина.
Мы познакомились в мае. Я стоял на парковке возле больницы и курил. Она подошла ко мне, вся сияющая молодостью и красотой. Её длинные кудри развевал ветер, в серых глазах отражалось небо. Девушка была одета в косуху, чёрные штаны с невообразимым количеством ремней, и берцы.
– Вы мне нравитесь, – запросто сказала она. – Я думаю, что я уже влюблена в вас.
Подобного рода поступки характерны для людей в мании. Я сразу понял, что она не в себе. Сработал инстинкт психиатра, и я заговорил с ней.
– Как вас зовут?
– Вероника, – ответила та и улыбнулась. – Но для вас просто Ника.
В этот момент в моём сердце что-то дрогнуло. Вы понимаете, люди в маниакальном состоянии просто излучают энергию, притягательность и харизматичность.
Она подошла ко мне, взяла мою ладонь, небрежно покрутила кольцо на безымянном пальце, и вновь улыбнулась. Затем приблизила своё лицо к моему и поцеловала. На мгновение я оцепенел, затем осторожно оттолкнул её.
– Как вас зовут? – спросила она.
Я неожиданно для себя ответил ей.
– Савелий Романович.
– До встречи, Савелий Романович! – и она ушла.
Я же стоял в растерянных чувствах. Мои губы всё ещё ощущали этот запретный поцелуй.
– Метод достаточно простой, но он требует оперативного вмешательства. Мы просто берём, и ставим ей этот нейроимплант, – и человек показал мне прозрачную коробочку, в которой лежала какая-то микросхема. – И спустя пару часов девушка будет здорова.
– Вы думаете, что я, как её лечащий врач, позволю вам навредить моей пациентке?
– Нет, но я думаю, что вы, как её любовник, согласитесь спасти Веронику.
Она вновь появилась ближе к концу моей смены. Я видел её в окно второго этажа. Вероника была одета в лёгкое белое платье, здорово напоминающее погребальный саван. Увидев, что я наблюдаю за ней, улыбнулась и помахала рукой. Я был вынужден спуститься вниз. Что эта девчонка позволяет себе? Я же на работе. И если кто-то из медперсонала увидит её здесь, слухи могут дойти до жены. Кроме того, я не хотел признаваться себе, что ждал встречи с ней. Я спрятал эту мысль как можно дальше в подкорку, словно боясь, что кто-то может прочитать её. Но это полный бред, люди не умеют читать мысли.
– Вероника, – сказал я. – Вы не должны появляться здесь. Ваше присутствие ставит меня в неловкое положение.
– Вы боитесь, что ваша жена узнает об этом, – прямо сказала она. – Однако где ещё я могла найти вас, как не в том месте, где вы работаете?
– Вы шпионили за мной?
Она покачала головой.
– Потрясающее слово для психиатра. Смотрите, я ведь могу решить, что у вас паранойя.
– А у вас гипомания, – парировал я. – И вы не можете себя контролировать, раз пришли сюда.
Она подошла ко мне и решительно взяла за руку.
– Пойдёмте, Савелий Романович. Здесь нас могут увидеть ваши коллеги.
Чёрт возьми, подумал я. И почему я должен слушать эту девушку? Я – примерный семьянин, добрый отец, трудоголик и просто хороший человек. Вся моя мораль против того, чтобы идти с ней. Но я пошёл. Быть может, мной двигало любопытство.
Мы, словно девятиклассники, которые тайком от завуча идут курить за школой, спрятались во дворике. Сели на широкую качель. Пригревало по-настоящему летнее солнце. Прозрачные глаза Вероники сияли, когда она смотрела на меня. Придвинувшись поближе, Ника положила голову мне на плечо. Я хотел отодвинуться, но вместо этого приобнял её. Так мы и сидели, молча и неподвижно. Я боялся пошевелиться, чтобы не испортить этот момент.
– Вы говорите, что этот мозговой имплант может помочь ей? – я удивился, услышав в своём голосе волнение. Только сейчас я понял, насколько люблю Нику, как сильно хочу её спасти.
– Да, – сказал человек. – Более того, он сделает из неё постчеловека. А для полной регенерации нам понадобится это.
Он достал из кармана куртки коробочку размером со спичечный коробок, приоткрыл её. Я увидел какие-то блёстки, составляющие неоднородную массу. Эти блёстки шевелились, переливались на солнце, расползались по сторонам.
– Это нанороботы. Они помогут восстановить её нейроны. Стоит лишь запустить их в организм, как они поднимутся по кровотоку прямо в её мозг, и приступят к работе. Они же правильно установят нейроимплант.
– Но что если она умрёт при операции...
Человек невозмутимо смотрел на меня своими неживыми глазами.
– Подумайте, чем вы рискуете на самом деле. Доктор, вы прекрасно знаете, что она никогда не придёт в себя.
Мы обменялись номерами телефона. Ника часто писала мне в вотсаппе. Я отвечал ей в перерывах между осмотрами пациентов, между дежурствами, между бюрократической рутиной. В какой-то момент я понял, что не представляю свою жизнь без этих сообщений.
«Мне так плохо, Савелий Романович, – на экране высветилось очередное уведомление. – Я собираюсь покончить с собой».
«Где ты?» – отправляю торопливое сообщение.
«На крыше», – спустя пару биений сердца приходит её ответ.
«Подожди, сейчас приеду. Не делай того, что я не смогу исправить», – срываюсь с места, бегу на парковку. Только бы успеть. Эта девочка стала почти как родная для меня.
Лифт не работает. Запыхавшись, бегу на 16-й этаж, вот и выход на крышу. Ника сидит на краю, свесив ноги. Ещё издалека я ощущаю её печаль и боль.
– Ника, – окликаю её. – Посмотри на меня.
Она оборачивается, и, вместе с тем, чуть не срывается с крыши. Едва успеваю подхватить её. Что же я за дурак. Она начинает плакать. Сначала слёзы просто текут по её щекам, потом она начинает рыдать в голос, громко, как ребёнок. Я прижимаю её к себе, убаюкиваю в объятиях. Депрессивная фаза началась неожиданно. Ещё вчера она отказывалась от госпитализации, необходимой, чтобы скорректировать манию. А сегодня уже готова покончить с собой. Но почему?
– Да потому, что я люблю вас, Савелий Романович, а вы не замечаете этого! – отвечает она на невысказанный вопрос. – Я люблю вас, слышите!
Достаю бумажный платок, вытираю её слёзы, и сопли, размазанные по лицу. Пару секунд смотрю в эти большие глаза. Решаюсь. И целую её. Поцелуй плавно переходит в страстную борьбу за дыхание друг друга. Я ощущаю её губы, её ищущие моего тепла руки, её горячее тело. Я и сам не замечаю, как мы оказываемся раздетыми. Чувствую, что я ещё поплачусь за измену. Но мозг уже отключается, и в моём сердце плещутся лишь любовь и нежность. Я не отдам тебя.
Смеркается. Я сижу в кабинете. Уже почти все ушли, остались лишь дежурная медсестра и две санитарки. В моей душе мрак. Я вспоминаю её объятия и поцелуи. Слова любви. В моей душе тьма. Я думаю о том, как недолго мы были вместе. Лишь до того момента, как у неё начался острый психоз. Я помню, как Нику, вытащенную из петли, привезла бригада скорой помощи. Тогда моё сердце разлетелось на части. Я боялся, что мы опоздали. Я просто стоял в палате интенсивной терапии, и смотрел, как её пытаются вернуть к жизни. Этой ночью я обнаружил в своих прежде чёрных волосах седую прядь. Мои руки вцепляются в густую шевелюру. Я понимаю, что должен спасти её любой ценой. Даже если меня навсегда отстранят от врачебной практики. Даже если мои дети будут осуждать меня.
Передо мной лежит имплант и коробка с нанороботами. Я кладу их в карман, набираю номер, что оставил мне этот невзрачный человек.
– Я готов. Забирайте нас.
Убеждаюсь, что медсестра и санитарки ушли пить чай. Осторожно прокрадываюсь в палату. Пациенты уже спят. Вот и Вероника, лежит с распахнутыми бессмысленными глазами. Осторожно подхватываю её на руки, закутываю в одеяло. Мне предстоит пронести её мимо охраны.
Выхожу на улицу. Голова Вероники покоится на моём плече. С невозмутимым видом прикладываю карту доступа к считывателю, прохожу через турникет. И тут происходит неизбежное.
– Савелий Романович, вы куда пациентку потащили? – раздаётся из будки охраны.
– Всё в порядке, – отвечаю я. – Её уже выписали, только она находится под аминазином, поэтому не может идти сама.
– Что-то вы темните, Савелий Романович. А ну, верните пациентку на место!
Вижу, как подъезжает белый Пежо. За рулём сидит давешний знакомый. Распахивает пассажирскую дверь машины. Я ускоряюсь. Охранник вылетает из будки, хватает меня за рукав халата. Я сильно дёргаю рукой, ткань рвётся, частично остаётся в руках у охранника. Сажу Веронику на переднее сиденье. Охранник пытается скрутить меня, и тут я бью его в живот. Когда он прикрывается, бью по лицу. От моего удара разлетаются рубиновые капли. Охранник кричит от боли и неожиданности. Зажимает нос, из которого обильно течёт кровь. Я пользуюсь шансом, заскакиваю на заднее сиденье. Хлопаю дверью, в то время как охранник набирает чей-то номер. Наверное, вызывает полицию.
– Поехали!
Белые, ослепляющие огни операционной. Я трижды прошёл сквозь стерилизующий душ. И здесь, подключенная к аппарату ИВЛ, в недрах огромного МРТ лежит моя поздняя любовь. Так влюбиться в сорок лет. Мне нет прощения.
Всё уже готово к трепанации черепа. Операция будет малоинвазивной. По возможности.
В операционной суетятся такие же безликие люди, как и тот, что подарил мне мой ужас и мою надежду. Один из них сбривает длинные кудри Вероники, дезинфицирует череп. Другой ставит укол, вводя блестящую массу ей в вену. Голову девушки жёстко фиксируют. Я начинаю бояться, холодеют руки. По спине скатывается холодный пот.
Один из них обращает внимание на меня.
– Доктор, может вам присесть? Вы не волнуйтесь так, всё под контролем.
Я отрицательно качаю головой, беру тёплую ладонь Ники, сжимаю её. Маленькая моя, я надеюсь увидеть тебя в здравии.
– Начинаем, – командует мой знакомый.
Он берёт в руки скальпель, и взрезает кожу черепа. Затем берёт высокоскоростную дрель и начинает сверлить отверстие. Его ассистент держит в руках электронный пинцет с нейроимплантом. В это время третий человек колдует над компьютером и маршрутизатором, которые приспособлены специально для управления нанороботами. Вот уже удалена вырезанная кость. Я бледнею. Сердце неистово колотится, норовит прорвать грудную клетку.
– Микроскоп, – командует мой знакомый.
Моё сердце бешено бьётся. Ритм становится рваным. Сейчас всё и решится. А если отторжение?
– Аспиратор.
Они дренируют кровь, которая изливается в месте операции. Раздвигают мягкие ткани, и осторожно устанавливают нейроимплант. Я вижу, как нейроны начинают двигаться будто сами по себе, расширяется щель между полушариями. Показывается мозолистое тело. Это начинают действовать нанороботы, поклеточно разбирая и перестраивая мозг Вероники. Нейрохирург проверяет гемостаз, после чего закрывает череп каким-то прочным и блестящим материалом. Сверху кладут кость, зашивают кожу и накладывают повязку. Я перевожу дыхание. Первая часть драмы окончена.
– Савелий Романович, Савва, – ласково берёт мою руку Вероника.
Оказывается, я заснул, сидя у её кровати. Я прижимаю её пальчики к своим губам. Кажется, получилось.
Вероника ощупывает повязку на голове. Понимает, что волосы выбриты.
– Ты похожа на Нийю из советского фильма «Через тернии к звёздам».
Глажу её по щеке.
– Я видела какой-то серый, тоскливый сон. В нём я была студенткой философии, а вы – моим лечащим врачом. Я была влюблена в вас, но не смела признаться в своих чувствах, потому что иначе бы вы отказались от меня, передав другому психиатру. В том сне я так и не сказала, что люблю вас, потому что вы ничего не чувствовали по отношению ко мне. Я была всего лишь вашим пациентом, пусть особенным, умным, но всё же всего лишь очередным вашим подопечным. Тогда я никогда бы не посмела разрушить вашу семью. Но сейчас другие обстоятельства. К счастью, я очнулась от этого тревожного сна.
– Я так скучал по тебе... – не нахожу больше слов. – Я ничего не мог сделать.
– Знаете, теперь я ощущаю такое блаженное спокойствие. Ничто на свете больше не сможет ввергнуть меня в депрессию. Я чувствую безграничное счастье. Мне так хорошо. Я думаю, что полностью исцелилась от своего недуга. Я больше не безумна. Теперь мы всегда будем вместе, правда?
Убедившись, что Веронике больше ничего не угрожает, я вышел покурить. На крыльце стоял тот самый хирург. Он был абсолютно невозмутим.
– Мне было приятно иметь с вами дело, Савелий Романович.
– Но кто вы такой?
– Мы пришли из будущего. Из того самого будущего, которое вы помогли воплотить. Я вижу, что вы не понимаете. Так вот, ваша Вероника изобретёт этот нейроимплант, который мы установили в её мозге.
– Но как...
– Временной парадокс. Чтобы изобрести имплант, нужно произвести усиление интеллекта его создателя.
– А кто вы такие?
– Киборги. Следующая ступень эволюции рода Homo. Мы – коллективный интеллект, рой, сонмище, если угодно.
– Но на операции вы общались между собой вербально...
– Это было для вас, Савелий Романович, чтобы вы меньше волновались. Кстати, подумайте над аугментацией, доктор.
– Спасибо, я пока что не хочу быть киборгом.
– Передумаете, доктор.
– Мама, я дома.
Уже немолодая женщина стоит возле раковины, моет посуду. Увидев Веронику, изумляется.
– Ника? Но как...
– Мама, мне установили в мозг нейроимплант, и я выздоровела. Я теперь киборг.
Из рук матери падает тарелка, разбивается о раковину. Женщина несколько секунд оценивающе смотрит на Веронику, затем презрительно усмехается.
– Так ты теперь неполноценная. Робот. Ты больше не моя дочь, убирайся отсюда. Ты отвратительна. Ты просто чудовище.
– Что ж, – невозмутимо улыбается Ника. – Мне есть, куда пойти.
Вероника теперь работает в лаборатории. Говорит, что близка от того, чтобы открыть нейроимплант. Я развёлся с женой, чтобы быть с ней. Ника хорошеет с каждым днём. Она светится изнутри. И теперь всегда спокойна и весела. Правда, в этой ситуации есть один существенный минус. Меня отстранили от работы, когда узнали об этом самоуправстве. Я больше не могу быть врачом. А Вероника... все знакомые считают её монстром. Все, кроме меня. Я просто счастлив быть. Быть с ней.