Голоса мертвых

 

Голоса мертвых отличаются от голосов живых: более сдержанные, спокойные. Не потому, что мёртвые не умеют испытывать эмоции, просто они привыкли беречь своих живых собеседников, и стараются не причинять им лишнего беспокойства.

Мертвые не скажут «у меня нет на тебя времени», не велят отстать. Мальчик находит мертвых, куда бы ни пошел, и мертвые всегда отвечают ему. Он движется неторопливо, будто без особой цели. Петляет, отвлекаясь то на один загробный голос, то на другой. Мимо скользят причудливые видения, звучат рассказы. Мальчик замечает оживленную перепалку и ненадолго останавливается послушать. Впрочем, спор идет о политике, поэтому мальчику быстро становится скучно. Он отворачивается и видит другую тень, которая жестом фокусника вытаскивает из шляпы иллюзию котенка. Зверек извивается и одновременно чихает совсем как человек. Виз смеется и подходит ближе.

В этом пространстве легко заблудиться, забыть, кто ты и куда идешь. Раньше с мальчиком такое часто случалось, но с возрастом он привык. Мальчику почти восемь. Оторвавшись наконец от котят он идет сквозь метель образов и шум голосов, стараясь больше не отвлекаться. Иногда в залах среди множества мертвых мелькает вдруг живое лицо и быстро теряется за поворотом. Такой же очарованный странник как она сам, не вызывает у Виза ни малейшего интереса. Мальчик идет к старому залу с колоннами, откуда давным-давно началось его путешествие по миру мертвых.

Стены этого пространства такие же белые, потолок все так же заоблачно высок. Он ни капли ни стал ближе с момента, как Виза, еще совсем крошкой, привела сюда мать. Она хотела, чтобы он учился у мертвых, и первое время сама выбирала ему собеседников. Это было давно, но Виз сохранил дружбу с некоторыми из своих наставников.

– Ах, если бы ты знал, какое время было в мое время! В сутках тогда было 25 часов, а иногда 30 или даже 40. А сейчас найдется ли хоть полчаса для старого учителя?

Виз поворачивается. Говорящий смотрит на него прикрыв глаза, устало развалясь в кресле, которого секунду назад здесь не было. Впрочем, мальчика ничуть не смущает призрачная материя, из которой мертвые ткут свою реальность. Несмотря на позу, учитель а теперь и друг, незаметно улыбается и бросает веселые взгляды из-под опущенных век.

– Возьму кредит из завтра.

– Неплохое решение, – отвечает наставник, – А завтра из следующего завтра. И дальше, дальше. Пока однажды не наступит такое завтра, когда у тебя не хватит времени даже...

«Позавтракать», – заканчивают они хором и смеются. Это их любимая шутка.

– Желаешь ли немного свежих булочек сегодня?

Напротив кресла возникает из ниоткуда журнальный столик, накрытый вышитой салфеткой. На нем возле дымящейся чашки лежит пара аппетитных на вид ватрушек.

– Твои булочки не очень то свежи.

Мальчик не первый раз с досадой думает о том, что с удовольствием отучил бы друга от старомодных словечек и привычек. Можно, например, попросить сменить прилизанные локоны на что-то более естественное. Это совсем не сложно, мертвые – чистый дух. Внешность только для удобства живых. Виз пробует представить наставника с другой прической. Но что это изменит? Мертвые не учатся новому. По мелочам могут, но так чтобы изменился характер – нет.

– Я хочу просто послушать историю, – говорит Виз и садится на пол возле кресла учителя.

 

Отдохнув немного и решив пару задачек, Виз идет к отцу, рассказать как прошел день, поделиться мыслями. Папа не умеет сочинять сказки, не загадывает загадки. Зато он помнит множество историй из прошлого самого Виза. О днях таких далеких, что иногда мальчик не уверен, что все, о чем весело рассказывает отец, происходило на самом деле. Но мальчишка из этих баек, с чертами и именем Виза, попадая в передряги всегда ловко из них выходит. Он такой веселый, храбрый, живой. Отличный, в общем, парень. От этих рассказов становится спокойнее и легче на душе.

Папа и раньше так умел, когда у него бывало хорошее настроение. Но такое случалось нечасто. Он уставал и раздражался. Кричал на Виза или говорил «мне не до того», как сейчас нередко говорит мама.

Но отец больше уже никогда так не скажет.

– Пап, у меня появился новый друг.

Мальчик с надеждой вглядывается в лицо взрослого.

– Я вспоминаю, как ты однажды подружился с соседским щенком, – улыбается отец, – И очень удивлялся, что он не может разговаривать, игрушечные ведь умели. Тебя это так смущало, что мы с мамой предложили тебе новую игрушку. Специально нашли похожего. Почти точь-в-точь. Но ты подумав сказал, что не откажешься от друга только из-за того, что он молчит.

Всего этого, про умение разговаривать и игрушку, Виз не помнил, но сам щенок точно был. Рыжий, вислоухий, с черным носом, будто измазанным в грязи. Самый добрый и преданный пес на свете, несмотря на вечно хулиганский вид. Они долго дружили, до самого переезда соседей.

Сегодня Визу нужно что-то более конкретное чем история, но даже мертвые не умеют читать мысли, поэтому мальчик со вздохом задает свой вопрос вслух.

– Папа, как вести себя с живыми друзьями?

Две пары темно-ореховых глаз встречаются. Но тут в уютный мирок врывается голос матери, который зовет Виза. Судя по громкости, уже далеко не в первый раз. Мальчик торопливо стягивает виртуальный шлем и садится за домашнее задание. Когда он слышит звук открывающейся двери, то делает над собой усилие, чтобы не обернуться.

– Учишься весь вечер, бедняжечка?

В голосе матери звучит насмешка. Виз понимает, что волосы его вспотели и растрепались от шлема. Он бросается приглаживать их, одновременно мучительно заливаясь краской.

– Пообедал бы хоть. И не торчи все время там, – мать кивает на брошенный в угол шлем.

– Мам, там не только мертвые, ты же знаешь.

Женщина морщится от этого слова. Она еще помнит, как их называли ботами, нейросетями или просто слепками, и не любит молодежный сленг. Это звучит как-то слишком правдиво и жутко. Особенно в устах ребенка.

 

Виз не вполне понимает, чем отличаются живые от мертвых. Он, конечно, видел много живых людей: маму и папу, тетю Миру и двух ее совсем еще маленьких детей. Мама любит повторять, что они станут друзьями Виза, когда подрастут. Мальчик разглядывает близняшек при каждом удобном случае, но они будто бы совсем не стараются расти побыстрее. Были еще воспитательницы в многочисленных детских садах, куда Виза водили не каждый день, а только если у мамы были срочные дела. Были и сверстники в детских садах. Но никого из них ему не пришло бы в голову назвать другом.

Меж тем, Марк несомненно был живым, виртуальный значок не мог врать. Возможно поэтому он так отличался от всех других сетевых знакомых. Визу льстило, что такой популярный мальчишка, с целой кучей подписчиков, первый с ним заговорил, но сам Марк ему не нравился. Если бы не мама, Виз бы давно прекратил это общение. «Вот и хорошо. Хочу, чтобы у тебя был хотя бы один живой друг», – сказала она, узнав о новом знакомом. Пришлось общаться.

 

«Если живые все такие, то лучше уж мертвые», – обиженно думает Виз. «Такие» это шумные, не умеющие дослушать до конца, говорящие всегда о своем, вспыльчивые. «Такие» любят передразнивать и подшучивать, а потом громко смеются над твоей неловкостью. Грубят и не объясняют непонятные слова. Раньше никто с Визом так не поступал.

«Лучше уж мертвые», – думает мальчик, тайком выбираясь из квартиры.

На часах без десяти восемь. «И мне без десяти дней восемь. Хороший знак.» – думает Виз, тихонько отпирая замок. Очень скоро сработает детский контроль и дверь без мамы будет не открыть, но он успевает выскользнуть за порог, спуститься на лифте и выйти во двор. Калитка за его спиной запирается с тихим щелчком. Незаметно подкрадываются слезы, но Виз сердито думает: «если не вернусь, то буду как папа». Эта мысль придает сил, позволяет не думать, о том, что скажет мама, когда обнаружит пропажу сына.

 

Вчера Марк узнал, а может, просто угадал, что Виз ходил к старому наставнику.

– Что за сопливые сказочки ты там слушаешь? Давным-давно, жили-были...?

Никогда раньше дружба с учителями не вызывала в мальчике неловкости.

– А тебе разве не интересно?

– Чушь для малышни, – был вердикт Марка.

Виз так обиделся, что уже собирался убежать и совсем перестать общаться с этим противным задирой, но внезапно Марк сказал: «покажу тебе сегодня то, что никто из учителей не покажет». Приятель часто так делал: доводил, а после вдруг делился чем-то захватывающе интересным, и вообще вел себя как хороший друг.

 

«Покажу что-то невероятное», – обещал Марк. И потому Виз бредет сейчас сквозь мешанину густых вечерних теней к заброшенному школьному корпусу. Когда у школы был день открытых дверей с экскурсией, то про это здание говорили «временно на консервации», но все зовут его просто заброшенным. И несмотря на целые окна и горящие по вечерам лампы над крыльцом, про этот корпус ходит столько же жутких баек как про сгоревшую церковь или затопленную станцию метро.

Они подходят к зданию с торца, там нет фонарей, а дверь с высоким порогом кажется очень тяжелой. И уж конечно она накрепко заперта. Марк говорит: «Не трусь». Когда он так говорит, то Визу немедленно становится неуютно. Не то чтобы страшно, но почему-то хочется уйти. Будь это игра, он бы поставил ее на паузу и снял шлем.

Марк приседает на корточки и ковыряет палочкой в щели под порогом. Среди листьев и прочего сора он выметает белый пластик пропуска. Голограмма, фотография, какая-то надпись.

– Систему программировали, когда корпус был рабочим, а отец еще был жив. С тех пор базу не обновляли, понимаешь?

– Понимаю, – отвечает Виз.

Хотя на самом деле ничего он не понимает. Какая система? При чем тут отец? На пропуске фотография кого-то взрослого, но ужасно похожего на Марка. Будто изобрели машину времени и подсмотрели, каким он станет, когда вырастет. Белый прямоугольник магнитится к двери, застывает на секунду, а затем падает в подставленную ладонь Марка под громкий писк.

Виз опасливо озирается, но шагает вслед за другом в пустой холл. Вспыхивает освещение, и Марк быстро гасит его.

«Не тупи, пойдем! – торопит Марк и снова говорит, – Не трусь!»

Виз пытается поспевать за приятелем, не терять из вида его темно-красную куртку. Ясно, что если отстанет, то немедленно заблудится. В коридоре жуткая темень. Через окна пробивается немного света уличных фонарей, да мерцают синим панели возле дверей.

– Подожди меня, – кричит Виз, дыхание у него давно сбилось, – Зачем мы здесь?

Марк останавливается, но не возвращается и даже не оборачивается.

– Я хочу поговорить с отцом.

– Он мертв? Но можно подключиться к сети из дома. Глупо же сюда ради этого идти!

Марк поворачивается на пятках, лицо у него пылающе-красное, в глазах слезы. Но именно сейчас Виз со всей отчетливостью осознает, что приятель как минимум на полголовы выше и гораздо сильнее.

– Ты достал меня, мелкий нытик! Убирайся!

Виз не уходит, даже шага назад не делает. Хмурится, надувает губы, и на глазах у него тоже проступают слезы. Марк подходит ближе. Кулаки сжаты, лоб выставлен вперед, будто собирается боднуть, лицо все еще красное. Он замахивается и бьет. Неловко будто в первый раз. Может и вправду первый.

Виз пошатывается, глаза его широко распахиваются, как будто он очень удивлен и пытается осознать эту новую для себя реальность. Но он не убегает, и даже больше не плачет. Вместо этого, неожиданно для себя, он тоже сжав кулаки делает пару неумелых ударов.

 

Когда они позже сидят прямо на полу, на жестком сером ковролине, спина к спине, Виз понимает, что больше ему не хочется плакать. Всю дорогу немного хотелось, а теперь нет. И даже не страшно. Совсем.

– Здесь отец совсем другой. Здесь все совсем другое, – говорит Марк, – Ты обязательно поймешь.

Он помогает Визу встать, и они идут к кабинету, который как по волшебству отмыкается тем же пропуском. На табло рядом с дверью вспыхивает надпись. Мальчик успевает прочитать только слово «экспериментального», он пока еще медленно умеет читать.

Кабинет разделен на две части. Справа от входа возле окна самый обычный стол с компьютером, тумбочка, шлемы. Два монитора на столе, и один подвешен на стену. Обычный кабинет, как с рекламного ролика.

Слева за отдернутой шторой капсула размером с человека, тумбочка в проводах, все компьютеры стоят открытые, начинкой наружу. Мешанина. Непонятно, где что.

– Ты поймешь, – повторяет Марк и протягивает один из шлемов.

На первый взгляд виртуальность такая же как всегда. Только пустая, изолированная.

– Вернулся?

Человек с пропуска, точнее его виртуальный образ, смотрит на Марка, улыбается и качает головой. То ли восхищенно, то ли с легким неодобрением.

– Марк, слушай меня. Тебе нужно еще один раз поработать со сканером, этого хватит. И больше сюда не приходи.

Сын опускает голову под взглядом отца, но Виз замечает упрямо нахмуренный лоб. Видимо, не он один.

– Марк, ты слышал меня?! Не приходи больше! И кого ты притащил с собой? Что за мальчишка?

– Это мой друг.

– Друг, говоришь? Ну, надеюсь, что он не такой бестолковый, каким кажется.

Взрослый смеется, шутка, мол, но Виз все равно удивлен. Мертвые так себя не ведут.

 

Когда Марк ложится в серебристую капсулу, которая выглядит так, будто ее разобрали и не собрали потом до конца, Виз остается с этим незнакомым человеком в виртуальности. Тогда он решается спросить, но не успевает.

– Почему я такой странный, это хочешь узнать? И правда ли мертвый?

Виз кивает и непонятно почему вдруг добавляет: «Мой отец тоже умер. И стал другим. Не совсем другим, но». Взрослый не переспрашивает и не комментирует, просто делает такую специальную паузу, что сразу становится ясно, что он все понимает. И сочувствует.

– Ты же знаешь, что мертвых много?

Виз снова кивает.

– И догадываешься, что слепки делают для живых. Немного для успокоения самих умирающих, но больше для тех, кто остается в живых: родных, друзей, коллег, будущих потомков, если умирает кто-то важный.

Загадочный человек делает паузу и вздыхает.

– Никогда не умел общаться с детьми. Тебе хоть что-то понятно? С нами должно быть удобно, понимаешь? А с живыми не всегда удобно.

В виртуальность проецируется образ капсулы, так что пока они разговаривают, смотрят как мигают лампочки на панели, и даже торчащие ноги Марка видят.

– Были разные... неудачные эксперименты. Вот как этот сканер. Для слепка сознания целиком, а не социально удобного образа. Не очень полезная штука вышла. Я вот, например, ни с кем кроме сына не хочу общаться. Сам доказал бесполезность своего изобретения.

Взрослый смеется. На прощание он долго о чем-то говорит с сыном, пока Виз неловко слоняется из угла в угол.

 

Обратная дорога оказывается куда короче и спокойнее, они идут молча. Уже у самого выхода Марк вдруг подает голос.

– Я скоро умру.

– Не может быть! Откуда ты знаешь?

– Балда! Иногда люди болеют и умирают.

Виз о многом хочет расспросить, но они уже переступают порог, и ему кажется, что весь этот корпус как изолированное виртуальное пространство. И они как будто только что сняли шлемы. «В другой раз», – думает мальчик.

 

Неделю спустя он встречает в сети Марка. Тот приветливо машет рукой и окликает его. Только виртуального значка у него больше нет. Того самого значка, который, означает, что перед тобой живой человек.

«Это же не страшно, – думает Виз, – Все что когда-либо говорил или делал в сети Марк собрали в его виртуальный слепок. Это почти как она сам.»

Но не замечая того, мальчик делает шаг назад, а через секунду и вовсе сдергивает с себя шлем. Сердце у него колотится как было разве что, когда он тайком от родителей первый попробовал поиграть в ужастик. Тогда он так же сдергивал с себя шлем и сидел с ним в руках тяжело дыша. Виз ощупывает рукой лицо и смотрит на капельку крови на ладони. Ухо оцарапал шлемом тоже совсем как тогда.

 

По сравнению с этим красться в темноте Визу совсем не страшно, хотя с порогом он возится очень долго. Может Марк забрал пропуск с собой? Но когда мальчик уже готов отчаяться, из-под бетонной ступеньки показывается уголок белого пластика.